Что случилось прошлой ночью

Дженнинг отступает в дом, подальше от двери, жестом приглашая Эйдена войти. Я тоже отступаю назад, не отрывая взгляда от затирки швов между камнями, как будто эти изогнутые линии раскроют все секреты мира, если только я достаточно сосредоточусь. Эйден переступает порог, его взгляд беспокойно мечется по сторонам. Мой бывший муж закрывает за собой дверь, и она сердито хлопает, оглушив нас.

Дом знает, что я натворила.

Мы трое стоим в тишине, ожидая, когда кто‑нибудь заговорит.

– Итак, мистер Уильямс…

– Зовите меня Эйден, детектив.

– Эйден. Я детектив‑сержант Дженнинг. Я возглавляю поиски вашей дочери.

Эйден прикрывает глаза рукой, и его новенькое блестящее обручальное кольцо сверкает на солнце. Он что‑то шепчет, хотя я не могу разобрать слов.

– Простите? – Дженнинг наклоняет голову. – Эйден, вы что‑то сказали?

Эйден пытается прочистить горло гортанным кашлем, но у него все равно с трудом получается выталкивать слова изо рта – его душит печаль.

– Я сказал, что не могу поверить, что это происходит. – Он опускает руку, открывая темные ресницы, слипшиеся от слез. – Я готов на все, чтобы вернуть ее. Пожалуйста, – хрипит он. – Пожалуйста.

Пальцы моей опущенной вдоль тела руки сгибаются и задевают ногу. Мне хочется потянуться и взять Эйдена за руку. Я хочу утешить его – притянуть к себе и рыдать в его объятиях. Но я не могу. Он не мой муж, и я больше не его жена. Теперь у него есть другая. Новенькая блестящая женщина, которая предложит ему утешение. У этой жены нет моих недостатков, которые так часто расстраивали Эйдена, – как смазанные пятна на стеклянном столе, которые никогда не получается полностью вытереть.

– Мисс Уильямс?

Дженнинг снова наблюдает за мной. Постоянно наблюдает. Он обратился ко мне? Задал вопрос? Похоже, что так, потому что Эйден тоже смотрит на меня, склонив голову набок.

– Простите, – шепчу я. – Я прослушала, что вы сказали.

– Я говорил Эйдену, что вы оба можете побыть в одной из комнат, пока мы обыскиваем дом.

Мое сердце глухо колотится. Тук, тук, тук. Почти синхронно с качающимся маятником высоких напольных часов, неторопливо отмеряющим время. Тик, тик, тик. Кажется, будто тиканье замедляется и становится громче, каждое колебание маятника занимает уже не секунды, а минуты и часы, и вот Эйден и Дженнинг уже превращаются в застывшие образы, раскачивающиеся взад и вперед, – моя жизнь остановилась. Может, если время замедлится еще больше, оно начнет поворачиваться вспять: обратно через ужас этого утра, падение Фрейи, через темноту ночи, когда мать и дочь крепко спали, и все вернется к прошлому вечеру, к той секунде, когда таблетки оказались у меня в руке.

Обещаю, что больше никогда не приму ни одной таблетки. Просто верните ее мне. Пожалуйста. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.

– Мисс Уильямс? – Дженнинг хватает меня за плечо, возвращая в настоящее. Время возобновило свой обычный темп.

– Извините… Сколько времени займет поиск? В доме?

– Не думаю, что он продлится слишком долго.

Я машинально киваю. Эйден вдыхает – вдох настолько глубокий, что его слышно, – и сжимает губы, прежде чем выдохнуть. Он хочет что‑то спросить. Я всегда это по нему вижу. Как будто он обдумывает вопрос и возможный ответ еще до того, как его озвучит. Просчитывает варианты.

– Моя жена ждет в машине, – наконец произносит он. – Ничего, если она войдет?

Его жена.

Он привез ее сюда. В наш дом. Мой дом.

Дженнинг чешет подбородок и стреляет глазами в мою сторону.

– Да, с нашей стороны нет никаких возражений. Мисс Уильямс?

Эйден сделал это нарочно. Он в присутствии Дженнинга спросил, может ли она зайти внутрь, чтобы я не поднимала шума. Не отказалась впустить ее. А если б я это сделала, – если б я бросилась на пол, как ребенок, и закричала, что ей здесь не рады, – стал бы кто‑нибудь винить меня? Отреагировал бы Дженнинг вообще?

– Конечно, – отвечаю я ровным голосом. – Не может же она просто сидеть в машине.

Воздух между нами пропитан неловкостью. Я это чувствую. Как и они. Дженнинг снова чешет подбородок.

– Руперт тоже скоро приедет. Ничего? – прерываю я молчание, и мой взгляд, как лазер, устремлен на Эйдена в ожидании реакции. Хоть какой‑нибудь.

– Кто такой Руперт?

– Он…

– Руперт – ее парень, – перебивает Эйден.

Вот оно.

– Это не проблема, – говорит Дженнинг.

Эйден смотрит в потолок, и его глаза кажутся прозрачными на свету. Он вытирает их тыльной стороной ладони и опускает взгляд на меня. Сердитый красный ободок окружает каждую зеленую радужку.

– Мне нужно еще кое‑что сделать напоследок, – сообщает Дженнинг, нарушив напряженное молчание, которое выстраивается вокруг нас как стена. – Эйден, снаружи два констебля охраняют территорию, а старший детектив‑инспектор, который будет старшим следователем по этому делу, находится в участке и инструктирует команду. Ясно?

Эйден кивает.

– Нам понадобится фотография Фрейи. И подробное описание того, во что она была одета, – продолжает Дженнинг, скривив губы в извиняющейся гримасе.

Его просьба – удар в грудь, и он пронзает мои легкие, не позволяя дышать. Независимо от того, кто увидит фотографию Фрейи или узнает, во что она была одета, они не смогут спасти ее. Это ничем им не поможет. Из‑за того, что я натворила.

Эйден похлопывает себя по карманам.

– Черт, я оставил свой телефон в машине… сбегаю и принесу его.

– Не волнуйся, – говорю я. – У меня есть ее фотография.

Я подхожу к консольному столику, где перед зеркалом расставлено несколько серебряных рамок. Раньше вся эта комната была заполнена сотнями фотографий. Со стен, занимая все свободное пространство, сияли счастливые, улыбающиеся лица: мои родители, я с друзьями, Эйден. Снимки довольной, радостной семьи, в которой все любят друг друга. Семьи, которая никогда не разрушится. Родителей, которые никогда не умрут. Мужа, который никогда не уйдет. Но теперь все это в прошлом. Остались только фотографии Фрейи.