Что ты делаешь

Еще Султанова была ужасной сладкоежкой. С ее появлением в доме Виктора сгущенное молоко и сахар из пайка стали исчезать с рекордной скоростью. У него аж зубы сводило, глядя, как Султанова консервным ножом ловко вскрывает жестяную банку сгущенки и, отогнув крышку с зазубренными краями, прямо оттуда столовой ложкой уплетает липкую массу, запивая ее чаем, в который только что положила и размешала без остатка три ложки сахарного песку. Она обожала конфеты (любые: шоколадные, ликерные, ириски, карамель, трюфели, пралине, цукаты), лукум и шоколад. Сладости в доме не переводились – Султанова тщательно следила за своевременным пополнением запасов. Она могла питаться одними конфетами, не испытывая никакой потребности в нормальной пище. Иногда дело доходило до скандала – Виктор буквально отбирал у нее, как у маленькой, конфеты и заставлял ее съесть вместе с ним приготовленный ею ужин.

Если говорить о сладостях, то в отличие от Султановой Виктор отдавал предпочтение печенью, но без фанатизма. Если вдруг ночью оказывалось, что печенья в доме нет, Виктор спокойно ложился спать, а на следующий день, может быть, ехал за ним в город Б. в магазин. Султанова же, обнаружив отсутствие конфет, не могла успокоиться до тех пор, пока не исправляла эту досадную оплошность. Она была готова бежать за конфетами и глубокой ночью, и в лютый мороз, и в ливень – ничто не препятствовало ее гастрономическим желаниям.

Несмотря на откровенное злоупотребление сладким, Султанова старалась следить за своим здоровьем (легкая полнота была не в счет) и здоровьем Виктора. По ее настоянию они для профилактики несколько лет подряд летом ездили в военные санатории Ставропольского и Краснодарского краев по путевкам, предоставляемым военнослужащим государством.

До знакомства с Султановой все отпуска Виктор всегда проводил в части и ни разу не съездил даже к родителям. За четыре года службы в городке никогда не покидавший его для поездки куда‑либо на отдых Виктор сам себе удивлялся, каким это странным образом мог он оказаться в тысячах километров от городка в санатории на Черном море. Он продолжал задаваться одним и тем же вопросом, сидя каждый день на протяжении трех недель в столовой, ковыряя ложкой в тарелке склизкую геркулесовую кашу, положенную ему в рамках диеты. Как ни хотел Виктор вырваться из резервации городка, оказываясь за его пределами, он, как ни парадоксально, всегда ощущал дискомфорт.

Султановой, наоборот, были по душе прелести санаторно‑курортного отдыха. Она с упоением посещала все предписанные врачом процедуры, соблюдала режим сна и отдыха (регулярный послеобеденный сон был совершенно непонятен Виктору, привыкшему к бодрствованию в любое время суток, поэтому пока Султанова спала днем, он, чтобы не мешать, слонялся по территории санатория). И каждый год, когда наступало время уезжать, накануне вечером Султанова непременно бежала к морю и бросала не одну, а целую горсть монеток – чтобы наверняка – в воду, загадывая желание вернуться сюда еще раз. Наблюдавший за этим Виктор каждый раз с ужасом думал, что, если когда‑нибудь ее желания начнут сбываться, он до конца жизни останется в санатории.

Вся из себя мастерица Султанова любила вязать. В первую же зиму она связала Виктору около дюжины шерстяных носков разных цветов и фасонов и переключилась на более масштабный проект – вязку джемпера. Вечерами, когда Виктор уходил на боевое дежурство, Султанова садилась в уютное мягкое кресло перед телевизором, ставила у ног большую плетеную корзину, пестревшую мотками пряжи и поблескивавшую разнокалиберными спицами, включала какой‑нибудь сериал и вязала, вязала, вязала… Иногда она так увлекалась процессом, что засыпала со спицами в руках, а когда вдруг просыпалась посреди ночи, в первую очередь в панике осматривала вязание, не спустила ли она ненароком во сне петли.

* * *

Когда пелена потихоньку начала спадать с очарованных глаз Виктора, некоторые черты характера Султановой стали раздражать его.

Например, ее неуемное любопытство. Ей всегда до всего было дело и всегда по поводу всего происходящего в городке имелось свое мнение. Она совала нос во все чужие дела без исключения. Как ни пытался Виктор объяснить ей, что это неприлично, и чрезмерное любопытство – явный признак дурного воспитания, – бесполезно. Султанова умудрялась обижаться на весь мир, если какие‑то события в городке происходили без ее участия. При этом сплетницей, к счастью, она не была, хотя и была говорлива не в меру. Подруг в городке у нее не водилось, поэтому своим мнением по поводу тех или иных событий она делилась лишь с Виктором, но зато по полной программе, в красках и в лицах. В общем, Султанова была любопытной болтушкой.

Со временем и домовитость Султановой, ее «одомашненность», поначалу было привлекшие Виктора, давно привыкшего к жизни в полевых условиях, наскучили ему. Виктору стало не хватать драйва, всплеска эмоций, острых ощущений. Приходилось признавать – все‑таки ему нравился периодически возникавший накал страстей в отношениях.

Почему‑то при мыслях об этом в его мозгу появлялись странные кулинарные ассоциации: морковка по‑корейски, которую когда‑то готовила по великим праздникам Асем, и ежеутренняя пресная каша из санаторной столовой. И уж если говорить языком ассоциаций, с каждым прожитым бок о бок с Султановой годом Виктору все больше хотелось вновь попробовать морковки по‑корейски. Объяснение тому, конечно, было, притом элементарное.

Султанова была старше Виктора почти на четыре года. Тогда ей исполнилось тридцать два (как Виктору только сейчас), и она стала всерьез задумываться о рождении ребенка. Взвесив все за и против, Виктор понял, что пока не готов к таким серьезным вещам, о чем, извиняясь, сообщил Султановой. Она приняла это спокойно, без скандала, и, тоже извиняясь, попросила пожить в квартире Виктора некоторое время, не больше месяца, прежде чем уедет из городка на поиски лучшей жизни.

Лучшая жизнь оказалась гораздо ближе, чем предполагала даже сама Султанова – буквально в соседнем доме. Тридцатипятилетний капитан, строевик, когда‑то в бытность курсантом удостоенный чести участвовать в параде на Красной площади, бездетный, развелся с женой и не преминул обратить внимание на Султанову.

Вскоре у них родился ребенок. Виктор ни с того ни с сего заподозрил, что отец очаровательного мальчика он, а не капитан‑строевик, но, поразмыслив и, чего скрывать, украдкой понаблюдав, решил, что его подозрения беспочвенны.

И Виктор опять остался бобыль бобылем.

 

IV

 

Римма.

С самого начала с ней все было очень непросто.

В первую очередь она была не свободна. И Виктору предстояло бороться за нее.

Для него она была почти не свободна, и это «почти» было единственным огоньком надежды, разжигавшим в Викторе бескомпромиссное, а временами отчаянное, упорство.

* * *

Виктор, пешком возвращавшийся мимо магазина «Космос» с боевого дежурства, как обычно оказался в нужное время в нужном месте.

В красно‑оранжевых лучах июньского солнца, клонившегося к закату, сверкнул на повороте отполированным белоснежным кузовом – правда, после поездки по степи слегка присыпанным песком, – новехонький «мерседес», не спеша двигавшийся по шишкастому асфальту от КПП к пятачку городка.