Чёрные цветы

– Ты ведь сразу скажешь мне, если почувствуешь что‑то не то, правда? – Она откинула ожерелье и усилила наклон. Моя мама занималась йогой с девяностых годов. И это было исключительно её увлечением – пока я не обнаружила, что навыки йоги помогают при погружениях в воду. Она была в восторге, когда я тоже стала ходить на занятия, хотя в последнее время предпочитала более щадящие упражнения, чем я.

– Правда, – ответила я. Так открыто врать во время занятий йогой казалось очень неправильным, ведь эти практики должны выявлять в человеке самое лучшее. Но в моём случае самым лучшим было дать маме получить удовольствие от медового месяца после всего, через что мы прошли. Я резко выпрямилась, и мир вокруг закружился и покачнулся из‑за оттока крови от головы.

– Доброе утро, йоги! Или вам положено говорить «намасте»? – Дэвид прошлёпал на террасу, облачённый в любимые шорты цвета хаки и футболку с принтом какой‑то замшелой группы. Она могла бы показаться крутой, если бы не была так накрахмалена и отглажена.

– Здравствуй, милый, – пропела моя мама, и я вдруг подумала: она и с папой говорила так же? Может быть, ещё до моего рождения, до того, как они стали постоянно ссориться?

Диафрагму свело от усилий, когда я снова сделала наклон вперёд, держа руки за спиной.

Не кашляй! Трудись, выздоравливай!

– Ты не забыл свои таблетки от сердца? – спросила мама.

– Ни в коем случае, – заверил Дэвид. – А ты не видела мой бинокль?

– Я точно знаю, что мы брали его с собой. – Мама сунула ноги в шлёпанцы, и они удалились с террасы. Я попыталась снова сосредоточиться на йоге, но у меня ничего не вышло, а от липкого аромата тропических цветов защипало в носу. И тут же разразился сильнейший неудержимый приступ кашля. На бетонном полу заалели капли крови. Возле них присели белые и розовые стрекозы: они как будто трогали мою кровь передними лапками. Пробовали её. Пробовали… Я зажала рот одной рукой, а другой смахнула их с пола.

– Хм. Ты в порядке?

Я обернулась: это Билли неловко переминался с ноги на ногу возле куста, усыпанного младенчески розовыми соцветиями. Я тут же пожелала никогда в жизни больше не слышать этот вопрос.

– Это в порядке вещей после спадения лёгких, – буркнула я, стараясь не смотреть на те частицы своих внутренностей, которые сейчас оказались снаружи. – Видел бы ты, что из меня вылетало, когда я кашляла недели две назад.

Он приподнял козырёк оранжевой бейсболки и всмотрелся в меня:

– Ну и жесть!

Но тут распахнулась дверь на террасу, и Билли поспешил опустить козырёк на лицо.

– Доброе утро, мистер Донован!

– Пожалуйста, зови меня Дэвид. – Дэвид повесил на шею бинокль устрашающих размеров и придержал дверь для мамы, надевшей свою шляпу с широкими полями. – Что, пора на экскурсию?

– Внизу у лестницы ждёт папа с гольф‑каром, – ответил Билли. – Если вы готовы.

– Адди, тебе нужно что‑нибудь взять с собой? – спросила мама.

«Ааа‑ди‑ди, – вдруг завела птица где‑то в лесу, и другая тут же подхватила: – Ааа‑ди‑ди!»

У меня по коже пошли мурашки. Вчера я не слышала ничего похожего на эти трели, да и во время занятий йогой тоже. Они же как будто…

Нет. Совершенно очевидно, они не могут звать меня по имени. Это всё из‑за жары, и духоты, и колотья в груди: у меня путаются мысли.

– Детка? – От прикосновения маминой прохладной ладони к потной коже я чуть не подскочила. – Ты готова?

Я заставила себя вернуться в реальный мир и подобрала с пола образок.

– Да, только пойду обуюсь.

 

Глава 6

 

– Приветствую вас, господа Донованы! – Кен сидел за рулём шестиместного гольф‑кара, а вокруг цвели розовые кусты.

– Я не Донован, – буркнула я, плетясь следом за всеми вниз по лестнице. Шон так и не появился – и это, наверное, не должно было меня удивлять, с учётом того, как Мелинда отзывалась о нём и его видеоиграх. Да, он сказал, что мы ещё увидимся, но я могла оказаться недостаточно интересной, чтобы менять ради меня свои привычки.

«Ааа‑ди‑ди, – упрямо заливалась невидимая пичужка. – Ди‑ди! Ди‑ди!»

Никто больше не замечал, что птицы зовут меня по имени. Я заслонила глаза от солнца и всмотрелась в чащу. Ничего не было видно, но я не могла избавиться от чувства, что они там, в ветвях: следят за мной. Какая чушь! Иногда кажется, мой мозг так и не восстановился после того, как я побывала мёртвой.

Дэвид устроился рядом с Кеном на переднем сиденье, мы с мамой – на средних, а Билли взгромоздился на обращенную назад скамейку.

– Неужели все цветы на острове дружно меняют цвет за одну ночь? – спросила мама.

Кен снял гольф‑кар с тормоза, и мы двинулись вперёд.

– Похоже на то, верно?

– Это нормально? – удивилась я.

За моей спиной расхохотался Билли:

– На острове Евлалии нет ничего нормального!

От его тона стало очень не по себе.

Резко вывернув руль вправо, Кен повёл гольф‑кар по тропе в направлении, противоположном вчерашнему.

– Билли хотел сказать, что это место уникальное. Вы ведь нигде больше не увидите, чтобы цветы вот так разом становились розовыми. – Он жестом подчеркнул свои слова и поспешил снова схватиться за руль, чтобы удержать машину на тропе. – Но иногда случается ещё что‑нибудь эдакое. Это всё только прибавляет очарования нашему острову.

– Он и правда очарователен. – Мама провела рукой по веткам куста, мимо которого мы проезжали, сорвала самое роскошное соцветие амариллиса и воткнула под ленту на своей шляпе. Я лишь понадеялась, что в этих цветах не прячется сколопендра. Или стрекоза.

– Но есть же другие… – начала было я, но меня перебил Дэвид:

– А как этот остров получил своё название?

Кен прибавил скорость, и мы вписались в поворот. В воздухе повис насыщенный запах озона: жара наверняка перевалила за сорок. А влажность очень большая. Я едва ворочала головой, как будто в сиропе.

– Мы с Мелиндой провели небольшое исследование, когда только начали здесь работать, – ответил Кен. – И оказалось, что остров назван в честь загадочной юной особы, жившей в восемнадцатом веке.