Чёрные цветы

– Как увлекательно. – Мама подалась вперёд. Из цветов на её шляпу капал то ли сок, то ли нектар. Меня так и подмывало сорвать их и выкинуть подальше в кусты.

– Примерно в 1760 году торговый корабль под названием «Фортуна» пропал на обратном пути из порта Тортола, – принялся рассказывать Кен. – Никто не знал, как это случилось. У них были и карты, и навигационные инструменты, однако корабль сбился с курса.

– И в итоге оказался здесь, – вмешался Билли.

– И в итоге оказался здесь, – повторил Кен. – На то время это был неизведанный, не нанесённый на карты необитаемый остров.

– Не то чтобы совсем необитаемый… – поправил Билли.

Кен снова принялся крутить руль, вписываясь в новый поворот.

– Может, ты сам закончишь историю, Билл‑стер?

– Нет.

Кен показал в сторону от тропинки: игуана размером со здорового пса жевала розовые цветы гардении. И, несмотря на неземную красоту этих цветов, я пожелала, чтобы на острове было как можно больше поедающих их игуан: тогда я наконец смогу нормально дышать и избавлюсь от тумана в голове.

– К тому моменту моряки уже были на грани голода, – продолжил Кен. – И они отправились на берег в поисках провианта.

– И они нашли её, – сказал Билли.

Тропинка внезапно стала такой узкой, что ветви деревьев задевали тех, кто сидел в машине. Они были липкие и влажные: казалось, будто меня облизывают.

– Держитесь, скоро выедем, – сказал Кен, отталкивая от себя огромный лист банана.

– Так кого они нашли? – спросила мама, когда мы наконец выбрались из липучих зарослей.

– Евлалию, – это было настолько очевидно, что и я не удержалась. Билли с ухмылкой пихнул меня локтем. Эта история явно достала его уже давно.

– Судя по записям в бортовом журнале, они обнаружили девушку шестнадцати‑семнадцати лет, жившую в одиночестве на острове, – сказал Кен. – Сначала она не отзывалась ни на один из известных морякам языков, однако оказалась на редкость смышлёной. И уже через пару дней начала изъясняться на примитивном английском, дополняя его языком жестов. Она рассказала, что оказалась на острове совсем крошкой, после кораблекрушения, и не помнит ни откуда шёл их корабль, ни даже как её зовут.

– Ах, бедняжка! – воскликнула мама, и Дэвид согласно кивнул ей в ответ.

Наверное, ей было ужасно одиноко жить в этих зеленых джунглях. Мне почему‑то стало интересно: цветы были белыми или розовыми, когда она сюда попала?

– Один из членов экипажа назвал её Евлалией в честь своей младшей сестры, – продолжил Кен. – Проведя на острове несколько недель и набрав запас пресной воды и провизии, корабль отплыл с этой девицей на борту, и на этот раз плавание прошло благополучно. У историков нет единого мнения о том, что было потом. Одни говорят, что Евлалия осталась в монастыре во Франции, другие – что она вышла замуж за английского аристократа. Однако ни в той, ни в другой стране нет записей о её смерти.

В отличие от меня, имевшей живую и достоверную запись о своей смерти. По крайней мере, о первой.

– С того времени остров Евлалии приобрёл известность, поскольку моряки из Европы и Америки безуспешно пытались найти к нему путь снова и снова, – сказал Кен. – Правительство США объявило его частью Вирджинского архипелага, хотя он слишком далеко в стороне от этих островов. Ну а потом стали расползаться всякие слухи, вроде целебных свойств здешних лагун, и волшебных растений в джунглях, и даже кладов, зарытых в пещерах. Но остров пропал с карт, и почти никому из моряков не удавалось найти сюда путь.

– Как будто сам остров не желал никого сюда пускать, – сказал Билли.

Лиана каким‑то образом попала к нам в гольф‑кар и так обвилась вокруг моей ноги, что я содрогнулась.

– Мы добрались сюда без проблем, – сказал Кен. – И за все эти годы не было ни одного случая, чтобы кто‑то не смог попасть на остров.

Билли неохотно кивнул в знак согласия, и его отец продолжал:

– В начале двадцатого века итальянка по имени Лилия Морганди купила этот остров. Однако она никогда здесь не была – я лишь могу предположить, что её планам помешали две мировые войны, – и остров переходил от одного её наследника к другому, но никто из них так сюда и не добрался. Но около пяти лет назад одна из её внучек прислала рабочих, которые построили маяк, гавань и пристань, всю инфраструктуру и ваши бунгало. А когда всё было готово, она наняла меня управляющим. – Он отечески улыбнулся Билли. – Ну, вообще‑то она наняла всю семью, и теперь мы принимаем у себя гостей, приехавших на отдых.

– Интересно, во сколько ей обошлась эта стройка. – Дэвид оценивающим взглядом окинул деревья, и я подумала: а он что, тоже может купить себе остров?

– Ой! – Мама схватилась за шею, блестевшую от сока цветов. Она сорвала с себя шляпу и уставилась на испорченную ленту. – Как жжётся!

– Это цветы, – сказала я и невольно вздрогнула, отбрасывая цветы в сторону. – С них капает.

– Очень жаль. – Кен невозмутимо предложил нам салфетки из бардачка. – Наверное, у вас аллергия на это растение. На маяке у нас есть бенадрил. Хотите, заедем за ним?

Мама протёрла шею, скомкала салфетку и улыбнулась – неукротимая, как всегда.

– Нет, не стоит. Со мной всё хорошо. – Избавившись от цветов, она кинула шляпу на пол между нами. Я брезгливо отодвинулась.

– У Мелинды есть книга об истории острова, если хотите узнать все подробности, – предложил Кен. Мама с Дэвидом согласно закивали.

По мере того как машина поднималась в гору, листва становилась реже, а влажность сгущалась. Клочки неба, проглядывавшие сквозь полог листвы, из синих превращались в пепельно‑серые. На вершине холма мы сделали остановку. По другую сторону перевала лежала долина – сплошь зелень и каменные утёсы. Тоненький ручей падал со скалы, и на его берегу торчали развалины старого дома. Крыши давно не было, а каменные стены покрывал мох.

«Ааа‑ди‑ди‑ди!» – звала меня птица сквозь густую листву.

Я украдкой глянула на маму. У неё на шее всё ещё оставалось розовое пятно.

– Это что, дом Евлалии? – спросила она, выбираясь из гольф‑кара. Небо медленно, но верно наливалось угольной чернотой, а воздух был полон влаги. Вот‑вот должен был пойти дождь, и в ожидании этого у меня тревожно покалывало кожу.