Дело беглеца

– Ошибки нет, Раиса Дмитриевна. Мне жаль, но вы жили с человеком, которого не знали. Такое бывает. Душа – потемки. Простите за нетактичный вопрос… он вам никогда не изменял?

– Один раз… – сжатые губы изобразили усмешку. – В тот год родилась Светлана… в тот год с ним что‑то произошло, сломался, может, испугался ответственности… В общем, случилась некрасивая история, в которой фигурировала его однокурсница. Потом он ползал на коленях, умолял простить, дарил цветы, обещал быть лучшим папой в мире… Я простила его. И знаете, с тех пор у Алексея как отрезало – только семья, больше никого. Думаю, такие истории случались почти в каждой семье.

– Светлана – ваша дочь? – уточнил Михаил, покосившись на фотографию.

– Да. Сейчас ей двадцать, учится в Новосибирске. Света знает, что папа уехал за границу, а больше ничего я ей не сообщала… – В глазах Раисы Поплавской снова скапливались слезы.

Подкузьмил своим родным Алексей Львович, конечно, знатно. У супруги на работе будут проблемы, над дочерью нависнет угроза отчисления – даже если она круглая отличница.

– У вас и мужа есть еще родня?

– У меня есть дядя, проживает в Астрахани. – Раиса Дмитриевна пожала плечами. – Родители умерли, больше никого нет. У Алексея тоже… Впрочем, нет, имеется сводная сестра – у них общий отец, но разные матери; уехала из СССР несколько лет назад, зовут Софья.

– Не знал, – оценил новость Кольцов. – И это нормально? У Алексея Львовича не было в этой связи проблем на работе?

– Не припомню… По‑моему, там не было политики, дело житейское. Да и сводная сестра, не родная. Отпустили без больших проблем, в ФРГ жила и умерла ее мать. Решила остаться, вышла замуж. Сначала жила в городке Зейме… не помню, на какой земле он находится… Потом вроде переехала с мужем в Западный Берлин…

«Не часто ли возникает это словосочетание – Западный Берлин?» – невольно задумался майор.

– Да‑да, точно, помню, прислала оттуда открытку, поздравляла с Новым годом… Не сказать, что это повлекло неприятности, но Алексей жаловался, что его вызывали в первый отдел, где и вручили эту открытку. Он смеялся, сказал, заставили объяснительную писать, как будто подрался с кем‑то. Последствий избежали, да он никогда и не был особо близок с сестрой… Вот, пожалуй, и все родственники. У своей матери он был единственным ребенком, женщина погибла восемь лет назад – отравилась угарным газом в деревне…

– Сколько лет Софье?

– Точно не скажу, она моложе Алексея лет на десять. Других открыток не присылала, а ту единственную, где обратным адресом значился Западный Берлин, я, наверное, выбросила. Алексей однажды вспомнил про нее, мы обыскали всю квартиру. Ума не приложу, зачем она ему понадобилась.

«Значит, сестру держал в уме», – подумал Кольцов.

В КБ транспортного машиностроения ждали потрясающие новости. Работа велась без перерыва, обстановка складывалась гнетущая. Работники испытывали прессинг. То, что с Поплавским что‑то неладно, народ уже разобрался. Все понимали, что органам нужны его сообщники. Усилилось наблюдение за ведущими специалистами. Коллег начинали сдавать: этот вел себя подозрительно, тот сказал что‑то неправильное. Отличная возможность – под шумок поправить карьеру! Нависли тучи над главным инженером проекта Трутневым – он плотно контактировал с Поплавским, часто их видели вместе, корпящими над чертежами, бывало, совместно рыбачили. Но интуиция на этот счет помалкивала – не такая уж доказательная база, но Михаил привык внутреннему чутью доверять. Велись подковерные игры. Трутнева опрашивали наравне со всеми, человек держался достойно, выражал обеспокоенность, но не больше. Запустили слушок: органы выявили нужного человека, присматриваются к нему, а все остальное – пыль в глаза. У преступника сдали нервы, он откровенно запаниковал. Некто Зельский Борис Геннадьевич, начальник отдела автоматизированных систем, не явился на очередной допрос, а это было странно. В институте в этот день его не видели. На всякий случай привели в готовность группу на «РАФе» с надписью «Горгаз». Кольцов лично позвонил на квартиру Зельскому. Трубку сняла жена, пришла в трепет, услышав три волнительные буквы – «КГБ». Бориса Геннадьевича, к сожалению, нет, он срочно собрался на рыбалку и покинул квартиру несколько минут назад.

«На рыбалку? – озадачился Кольцов. – Вместо того чтобы явиться на беседу?» Увлекательное, очевидно, занятие – рыбалка в ноябре, когда снега по горло, а лед еще не прочный.

Он выдвинулся вместе с группой – та уже сидела в машине, и водитель нетерпеливо газовал. Гараж гражданина Зельского находился на задворках его пятиэтажки. Повезло, что навалило много снега, и фигуранту пришлось очищать подъезд к гаражу. Иначе ловили бы его на просторах необъятной Омской области. «Жигули» выезжали из гаража, когда микроавтобус перекрыл дорогу, уперся в бампер, словно предлагал пободаться. Из машины вывалился невысокий полноватый субъект в очках, одетый в какую‑то старенькую фуфайку. Физиономия гражданина выражала крайнюю степень отчаяния. От резкого движения с головы слетела ушанка, заблестела лысина. Бежать было некуда – повсюду сугробы. Мужчина бросился в узкую щель между гаражами – и застрял, не рассчитав ширину прохода. Окажись он не таким упитанным, мог бы пролезть. Он пыхтел, рывками двигался вперед – и окончательно застрял. Оперативники посмеивались. Люди неспешно выгружались из машины, кто‑то закурил на свежем морозце.

Проваливаясь в снегу, Михаил подошел к щели, оценил конфуз, произошедший с подозреваемым. Мужчина стонал, задыхался – похоже, сдавило грудную клетку. Вздохнув, Михаил обошел гаражное хозяйство – с обратной стороны имелся вполне подходящий проход, заглянул в ту же щель. Подозреваемый тяжело дышал, его глаза мутнели, с переносицы сползали очки. Он был не в состоянии что‑то говорить, дышал через раз. Смех смехом, но у Зельского были проблемы с сердцем, и обращаться с ним следовало трепетно.

– Мужики, вытаскивайте его! – крикнул Михаил. – Да нежнее! Представьте, что это фарфоровая статуэтка!

– А как, товарищ майор? Гараж отодвинем? – пошутил кто‑то.

Несчастного в итоге извлекли, и не пришлось вызывать подъемный кран. Показали врачу – врач сказал, что жить будет, но психологические перегрузки гражданину противопоказаны – сердце так себе.

– Нормально, – заявил Швец. – Третий сорт еще не брак. Церемониться будем, товарищ майор? В санаторий отправим – пусть подлечат?

К гаражу подбежала растрепанная жена – ей что‑то подсказали чувства. Или соседи. Она стала плакать, заламывать руки, пытаясь отбить «ни в чем не повинного» кормильца. В отличие от мужа, она обладала стойкостью. Пришлось объяснить, что, если так продолжится, ей придется поехать вместе со всеми. А на колымских зонах в это время года очень неуютно. До греха не довели – супруга отстала, сердечный приступ отступил.