Девчуля для братвы
– Цыц, аллюра! – гаркнул Эдик и взглянул на меня так страшно, что я попятилась в угол. – Жорик тебя научит, как вести себя надо!
Судя по радостному виду, Обезьян действительно выигрывал у Вольфа. Он довольно скалился, подмигивал и кидал на меня масляные взгляды. Один раз даже посмотрел на меня и, пользуясь тем, что никто не видит, несколько раз толкнул щеку языком изнутри. Смысла этого я не поняла, но догадалась, что это был намек на что‑то очень противное и неприличное.
В отличие от лучащегося довольством Обезьяна Вольф был совершенно непроницаем. Присаживаясь за стол, он даже не снял пальто, словно не рассчитывал задерживаться и вообще не воспринимал это всерьез.
Однако игра затягивалась, и внимание всех присутствующих сейчас было приковано к ней. Мужчины и даже сам Эдик сделали ставки, причем ставили в основном на Жорика.
Пользуясь тем, что все были увлечены покером, я сделала пару осторожных шажков к двери. Но циклоп, который притащил меня сюда, прищурился и помахал из стороны в сторону указательным пальцем.
Я затихла. Горло нещадно саднило – больших трудов мне стоило сдерживаться и не рыдать во весь голос. Каким бы не был исход игры – ничего хорошего меня не ждет.
Там, в нашей квартире, Глеб и Олеся сейчас вместе. Она спит вместе с ним на нашей постели. Он заботливо обнимает ее и целует. Ласково называет «Лисенок».
А я здесь, в чужом страшном месте. Отдана ради забавы бандитам. Сначала со мной потешится один, потом второй. Так и будут пускать по кругу. Мамочка, как же это мучительно и жутко!
– Ты пхоигхал, Немец! – прохрюкал Обезьян и с торжеством показал свои карты – три дамы и две пятерки. – Фулл хаус. Девчуля моя!
ГЛАВА 6
Бандиты заулюлюкали, затопали, засвистели. Обезьяна подбадривали, хлопали по плечу, советовали, как со мной надо… Чтобы была покорной и удовольствие доставила.
Он хохотал и радостно принимал поздравления. На эмоциях даже вскочил и исполнил какое‑то нелепое коленце. Очевидно, девушки, даже с низкой социальной ответственностью, его вниманием не баловали.
– Пусти меня ты, мама, пусти меня, хгодная, пусти, ведь мне идти похга… – лыбясь щербатым ртом, пропел Обезьян и направился ко мне. – В Лазухгном шум и песни, и там бхгатва гуляет, и не мешают мусора… Девчулечка – кхасотулечка мо‑о‑о‑о‑я! Вот мы с тобой загуляем, вот мы с тобой загудим…
Вольф поморщился и кинул свои карты на стол.
– Каре, – отрывисто сказал он и поднялся.
Один из бандитов сунулся в его карты.
– Жорик, братское сердце, и правда, четыре царя, – с удивлением резюмировал он.
Торжествующая улыбка победителя сошла с лица Обезьяна. Оно стало жалким и злым.
– Да как так‑то? Как так? – закричал он. – Не может такого быть! У него не могут быть цари! Там не…
– Я не понял, ты мне что‑то предъявить хочешь?
Вольф обернулся, пригвоздив возмущенного Обезьяна к месту одним только взглядом.
– Нет, – промямлил Обезьян, внезапно перейдя на «вы». – Нет‑нет, что вы…
– Претензий нет, игра была честной, – подхватил Эдик. – Забирай девчулю, Вольф. А как вдоволь с ней натешишься, отдашь ее Жорику, а тот еще кому‑то, кто желание выскажет. Потому как забывать нельзя, что не в личное ваше пользование она была фраерком подогнана, а для всей братвы. Законы наши святы и мы их чтим, чтобы не было беспредела. Ты же чтишь законы наши, Вольф?
Он ничего не ответил. Тяжело глянул на Лиханова своими волчьими глазами и кивнул мне:
– Пошли.
– Я не пойду… – едва слышно прошептала я. – Это не… Невозможно. Я не кусок мяса! Не игрушка! Не вещь. Вы не можете так мной распоряжаться. У нас свободная страна, а то, о чем вы говорите – это рабство какое‑то!
– Нет, ты посмотри на нее, смешная какая! – захохотал Эдик Лиханов. – Коли ты с девкой справиться не можешь, Вольф, чтоб гладкой стала, придется нам все‑таки ее уму‑разуму научить. Раз она по‑хорошему не понимает. Пустим девчулю по кругу. Прямо сейчас.
– Вы не посмеете! – сглотнула я и нервно сжала пальцы. – Я полицию вызову!
Я тряслась от ужаса и не знала, что мне делать. Вспомнись фильмы, где с героиней в подобных ситуациях обращались очень жестоко. Я, правда, такое кино не смотрела – я любитель мультиков Диснея. Смотрел Глеб, и мне волей‑неволей приходилось составлять ему компанию, чтоб ему не было скучно одному. Он обожал жестокие, мрачные и реалистичные фильмы. Как он выражался, «чтобы грязь и снег в лицо». Любимое кино Глеба так и называлось «Грязь». Он пересматривал его раз сто, и каждый раз шумно восхищался главным героем – продажным полицейским, поступающим отвратительно и мерзко.
Мне же после этого фильма хотелось только одного. Помыться.
Мои любимые мультфильмы про принцесс и то, что надо следовать за мечтой, Глеб высмеивал.
Порой он делал это особенно гадко и обидно. Как‑то он позвал меня и сказал, что скачал новый классный мультик, чтобы мы вместе могли посмотреть его на большой плазме. Каково же было мое потрясение, когда это оказался мультфильм для взрослых. Пунцовая от стыда, я убежала, а Глеб потом долго смеялся, припоминая эту удачную, как ему показалось, шутку.
Тогда мне хотелось верить, что он смеется по‑доброму, по‑дружески подтрунивая… Но сейчас я понимаю, что мне хотелось выдавать желаемое за действительное. Глеб издевался надо мной.
Сотни связанных с ним мелочей, о смысле которых я не задумывалась, или убеждала себя, что это в норме вещей, сейчас обрели совсем иной, гадкий, некрасивый смысл.
Откуда в нем взялось столько жестокости? В начале нашего знакомства он был таким добродушным и милым…
Как я могла так слепо ошибаться?
Самое жуткое в том, что я, наверное, продолжаю его любить…
Слезы, которые я загоняла вглубь себя, и страдания, вызванные черным предательством близкого человека, нахлынули с новой силой.
– Отойдите от меня! – закричала я. – Вы не посмеете, не посмеете! Вы – животные! Нелюди! Не смейте!
Слезы градом катились по моему лицу. Я забилась в угол и кричала все угрозы, какие только приходили мне на ум. От полиции до Божьей кары. А на самом деле мне хотелось кричать имя самого моего любимого человека на Земле.
Бывшего любимого человека.
Глеб! Глеб! Глеб!
Мой ненаглядный! Самый лучший и родной! Как? Как ты мог окунуть меня в это?
