Фанаты. Сберегая счастье
Сашка переводит взгляд на сцену. Это кто? А, «Шульженко». Даже странно, что она Галина Леонидовна. Всеволод Алексеевич ехидно улыбается. У него прямо на лице написано «я же говорил». Дядька от Петренко объективно пел лучше. У казачки народный голос пока без всяких признаков «шатания». А победила бабулечка божий одуванчик. Потому что ей почти девяносто, и она милая. Она ещё и волнуется, чуть стойку микрофона не уронила, ведущему приходится её придерживать за локоть. Сашка даже прикидывает, есть ли у неё в сумке что‑нибудь успокоительное на случай, если стресс для бабушки окажется слишком сильным.
– Но прежде, чем наградить победителя, мы должны наградить её наставника! – вещает ведущий. – Всеволод Алексеевич, пожалуйте на сцену, мы вам статуэтку вручим.
Довольный Туманов резво ковыляет на сцену, получает статуэтку в форме золотого микрофона, обнимает победительницу, которая едва достаёт ему до плеча.
– Я очень рад, что Галина Леонидовна победила! И счастлив получить эту награду! – торжественно выдаёт он.
– И мы рады, Всеволод Алексеевич. Только вы в статуэтку говорите, – ехидно замечает ведущий.
Туманов и правда держит статуэтку как настоящий микрофон, у рта. Чисто машинально. Сашка знает, что он и в стакан может говорить, и в бутылку с шампунем. У него уже рефлекс за столько лет выработан.
– А как же… – на секунду теряется Туманов.
– У вас радиомикрофон, – напоминает ведущий.
Зрители смеются. Не зло, скорее, умиляются. Все рады, что бабулечка победила, что Туманову статуэтка досталась. Такой классический финал, какой и должен быть у шоу с меткой «шестьдесят плюс». Но Сашка провожает ведущего очень недобрым взглядом. Потому что видела, как смутилось сокровище.
Финальная песня, аплодисменты, цветы, занавес. Съёмка окончена, всем спасибо. Сашка тут же срывается к Туманову. С ним всё в порядке, он пока ещё даже бодрячком, улыбается, жмёт руки своей команде, желает всем творческих успехов и потихоньку отступает к выходу. Потому что зрители уже сошли со своих мест и стремятся к нему и другим артистам.
– Всеволод Алексеевич, можно с вами сфотографироваться? – звучит откуда‑то сбоку.
– Простите, ребята, очень спешу на следующие съёмки! – машет он рукой и, приобнимая Сашку на ходу, скрывается в проходе.
Через минуту они уже в гримёрке, и Туманов закрывает за собой дверь на щеколду. Сашка даже забыла, что он может так быстро ходить.
– А до машины как доберёмся? – уточняет Сашка.
– Да сейчас модераторы зрителей выгонят на улицу, и мы спокойно выйдем. Как раз есть десять минут переодеться и водички выпить.
– А какие у вас могут быть следующие съёмки в половине двенадцатого ночи?
– Саша, не придирайся.
Он всё‑таки устал. Пытается расстегнуть бабочку, а пальцы не слушаются. Сашка подходит, помогает.
– И что дальше будет с участниками шоу?
Смотрит на неё удивлённо через зеркало гримировального столика.
– А что с ними должно быть? Разъедутся по домам. Петь в своих сельских клубах и на городских праздниках. Может быть, местные газеты про них напишут.
– И всё?
– А ты думала, телеканал возьмёт их в ротацию и будет снимать в «Голубом огоньке» и финале «Песни года»?
– Ну… Если звёзды зажигают, то это кому‑нибудь нужно. А звёзды зажгли…
Туманов фыркает.
– Я тебя умоляю, Сашенька. Молодые‑то никому не нужны, а этот пенсионный фонд…
Цинично. Но в целом справедливо. Сашка хочет ещё что‑то спросить, но замечает, как он откидывается на спинку кресла, прикрыв глаза, и понимает, что он очень устал. И что вопросы ему не нравятся. И что он, наверное, слегка ревнует, что никому не известные пенсионеры, порой старше его, оказываются в центре внимания. Слава богу, что его тоже сегодня обласкали, статуэтку вручили. Не забыть её домой забрать, кстати.
Сашка начинает потихоньку собирать вещи, засунув свои вопросы и комментарии куда подальше. Примерно туда, где уже лежат все её представления о справедливом телевидении, которое ищет новые лица и таланты. Да и зачем лично ей новые? Когда есть один, бесконечно любимый и в меру затраханный талант.
Кутюрье
– И я всё равно решительно не понимаю, зачем мы туда едем.
Сашку раздражает примерно всё. Во‑первых, отменился вечер отдыха, хотя Всеволод Алексеевич клятвенно обещал между съёмками «Ты – звезда» лежать в постели. В крайнем случае, на диване. Как же, полежал. Один день максимум. А потом то участники его команды репетировать припрутся, то он с ними на репетиционную базу Мосфильма едет, то вот, пожалуйста, светский выход. Туманов в своём репертуаре. Во‑вторых, в салоне такси явно пахнет табаком. Нет, понятно, чья бы мычала. Но одно дело курить дома в форточку, другое – постоянно дымить в замкнутом пространстве. Сашка же не за себя опасается, а за одного товарища, беззаботно рассматривающего столичные пейзажи через тонированное окошко. В‑третьих, сам факт, что он вытащил её на чей‑то там день рождения, Сашку бесит. Она так и знала. Стоит оказаться в Москве, и у него тут же найдётся миллион дел, старых знакомств и способов весело провести вечер. Нет, если ему хочется, ради бога. Но он же один не пойдёт, потому что мало ли что… А Сашке на гламурных тусовках что делать? Она никого не знает, зато старые знакомые Туманова будут рассматривать её под микроскопом. И завтра ещё пара статей появится в каких‑нибудь жёлтых газетах.
– Сашенька, там не будет никаких журналистов, это закрытое мероприятие. Ну пойми, я не могу отказать старому другу. Может быть, это его последний день рождения.
– Ещё лучше, – фыркает Сашка. – Ему исполняется сто?
– Намного меньше, он моложе меня.
– А с чего тогда похоронные настроения?
– У него болезнь Паркинсона.
– Что?
Сашка аж заходится в кашле и резко поворачивается к сокровищу. Вот он вовремя сообщил. По дороге в ресторан. А сокровище сидит такое невозмутимое, красивое до слюнотечения – в белой рубашке с голубым шейным платочком и голубом же лёгком пиджаке. Хоть сейчас на сцену. Сашке вот в бежевом брючном костюме, им же когда‑то купленном, но надетом всего пару раз, далеко не так комфортно. Она бы джинсы предпочла.
– И давно?
– Уже три года.
Сашке становится нехорошо.
– Всеволод Алексеевич… Как бы вам объяснить… А вы вообще знаете, что это за болезнь такая?
– Сашенька, я давно живу на свете…