Фанаты. Сберегая счастье
– Я взяла другие, как вы хотели, Всеволод Алексеевич.
– Да? Замечательно. Давай не будем их пробовать прямо сейчас?
Он не спит, просто вылёживается после обеда. Очки надел, планшет на пузо примостил, какое‑то политическое ток‑шоу смотрит.
– Не будем. Просто ставлю вас в известность. Можно с вами полежать?
– Что за странные вопросы?
Он охотно двигается, Сашка пристраивается на любимое плечо. Как раз больной щекой. Вот так, замечательно. Вспоминает, что вообще‑то шла на кухню, обезболивающее развести. Оно в пакетиках, растворимое. Такое лучше и быстрее действует. Но вставать уже лень, пригрелась. Всеволод Алексеевич такой уютный, тёплый, приятно пахнущий. В отличие от стоматолога, от которого пахло больницей. Надо же, раньше ей этот запах нравился. Вероятно, всё дело в ассоциативном ряде. Раньше больница ассоциировалась с любимой работой, а теперь только с болезнями Туманова.
– Сашенька?
– М‑м‑м? – она неохотно поднимает голову.
– Тебе никакое лекарство выпить не надо?
Ишь ты, какой догадливый. Чувствует, что ли?
– Надо. Как вы догадались?
– Ты ёрзаешь. И глазки печальные.
– Что? Нормальные у меня «глазки». Глупости какие. Устала просто. Не люблю стоматологов и чужие прикосновения.
– Кто их любит, – усмехается Всеволод Алексеевич.
Сашке становится совестно. Разнылась тут, при нём. Подумаешь, потерпела полчаса чужое присутствие. А он каждый день терпит замеры сахара и дозатор инсулина. А уколы от астмы она ему сколько раз за месяц делает, и в больницы он сколько раз попадал. Совсем уж.
– Саша, иди выпей обезболивающее. Принести тебе? Где взять?
– Ещё не хватало! Я сама!
Сашка подрывается с кровати, хотя вставать совершенно не хотелось. Но он же правда принесёт. Идёт на кухню, наливает воды из‑под крана, пока он не видит. Для него она воду всегда кипятит, ещё через фильтр пропускает. Или сразу покупает фильтрованную, но это не так удобно. Ему нельзя поднимать тяжёлые баклажки, а когда она поднимает, он ругается. Сашка разводит порошок, быстро выпивает и усмехается. В детстве, когда надо было выпить какую‑нибудь лечебную гадость, она пила залпом, как будто водку, и мысленно всегда произносила «за здоровье Всеволода Алексеевича». Хотя её сироп от кашля или жаропонижающее никак не были связаны с его здоровьем, а сам он ещё ни на что не жаловался, был вполне бодр и весел. Надо будет ему как‑нибудь рассказать об этом странном детском ритуале. Или нет, лучше не надо.
Сашка возвращается в кровать, снова устраивается на его плече.
– Выпила?
– Да. Сейчас полежу полчасика и будем собираться на прогулку.
– Не будем. Мне перехотелось.
Всеволод Алексеевич невозмутимо тыкает пальцем в планшет, ищет следующий выпуск ток‑шоу. Ютуб упорно подсовывает ему не то, включает рекламу. Туманов недовольно пыхтит. Сашка, не поднимая головы, тыкает в нужную картинку. Полумамонт. Очки ему перестали подходить, что ли? Надо к офтальмологу сходить, зрение проверить.
– Спасибо.
– Пожалуйста. Так почему перехотелось?
– Перехотелось и всё. Там жарко, отдыхающие толпятся. Давай дома побудем.
– Вы из‑за меня что ли? Я нормально себя чувствую.
– Я вижу. Всё, отдыхай. Я сказал, сегодня постельный режим.
Кто она, чтобы с ним спорить? Сашка даже задрёмывает под споры политиков. Просыпается от того, что десну дёргает. Да что ж такое‑то! Из жопы у стоматолога руки росли, что ли? В конце концов, это не первый выдранный зуб в её жизни. Нормальных людей их немочи расстраивают, а Сашку раздражают, даже бесят. Знала бы, ни за что не пошла к врачу. Живут люди с зубами мудрости и по десять лет. Сашка должна быть всегда в хорошей форме и хорошем настроении. Ладно, второе опционально. Но первое обязательно.
– Ты чего пыхтишь как обиженный ёжик?
Всеволод Алексеевич заметил, что она проснулась, и склонился над ней.
– Ничего. Не люблю спать днём.
– И совершенно напрасно. Врёшь ты мне тоже совершенно напрасно, кстати.
– Я вам никогда не вру!
– Да? – скептически изгибает бровь. – Ты обезболивающее так и не выпила?
– Да выпила я! Не помогает оно!
Получилось резче, чем хотелось бы. Ну ещё поори на него. Он же, видимо, виноват, что тебе плохо. Всеволод Алексеевич качает головой, убирает планшет и встаёт. Сашка провожает его взглядом. Обиделся? Ну и правильно сделал. Он уходит из комнаты, а Сашка пытается собраться силами, чтобы встать и пойти извиниться. Но прежде, чем собирается, Всеволод Алексеевич снова появляется на пороге спальни. В руках у него тарелка с котлетами и чашка с компотом.
– Знаешь, почему лекарство не помогает? Потому что ты ничего не ела. Ну‑ка давай быстро. Котлетки мягкие, жевать не надо.
И на лице такая искренняя забота написана, что Сашке зареветь хочется. Вот же сокровище. Народный эмпат России. Даром что её тошнит от одной мысли о котлетках, придётся есть.
– Всеволод Алексеевич, спасибо, конечно, но это так не работает. Причём тут еда и лекарства?
– Очень даже причём. Тётя доктор, тебе не стыдно? Не знаешь элементарных вещей.
– Ну объясните!
А сама уже ест под его пристальным взглядом.
– И объяснять ничего не буду. Сама убедишься. Я медицинских институтов не заканчивал, всё, что у меня есть, это жизненный опыт. Который говорит «покушай, и всё пройдёт». Ну и ещё «поспи, и всё пройдёт». А ты, Сашенька, совершенно не умеешь болеть.
– Ой, можно подумать, вы умеете!
– Мне пришлось научиться.
Они встречаются взглядами. Всеволод Алексеевич абсолютно серьёзен. А ведь он прав. Ему пришлось научиться. Ему, может, тоже не нравится чувствовать себя постоянным пациентом. Но терпит же, и принимает помощь, и иногда сам о ней просит. И находит силы ей улыбаться, благодарить. А Сашка из‑за несчастного зуба на него сорвалась.
– Простите, Всеволод Алексеевич. Я правда не умею.
И лезет обниматься, точно зная, что он не оттолкнёт. А он уже смеётся и целует её в макушку.
– И не учись, Сашенька. И не надо.
