Главная улица
– О, эти немцы‑фермеры не нуждаются в сочувствии! Все, что им требуется, – это ванна и хорошая доза английской соли.
Заметив, что Кэрол поморщилась, он поспешно переменил тон:
– Я хочу сказать… я не хотел бы, чтобы вы приняли меня за старого коновала, который от всех болезней лечит английской солью и хиной. Но, знаете, мои пациенты – все больше заскорузлые фермеры, и с ними сам поневоле сделаешься толстокожим.
– Мне кажется, что врач может изменить облик всего общества, если только он хочет этого и ставит перед собой известные цели. Обычно он единственный образованный человек в округе, так ведь?
– Это верно, но, боюсь, большинство из нас быстро покрываются ржавчиной. Нас заедает повседневная рутина: роды, тифы и вывихнутые ноги. Нам нужны женщины вроде вас, которые бы нас тормошили. Вот вы действительно переделали бы город.
– Нет, куда мне! Я слишком ветрена. Представьте, я когда‑то и вправду думала об этом, но до дела у меня почему‑то так и не дошло. Да где уж мне поучать вас!
– Ну нет, как раз вы были бы тут на месте. У вас есть мысли, но есть и женское обаяние. А сколько женщин, право, присоединяются ко всем этим «движениям» и жертвуют при этом…
После нескольких замечаний о суфражистках он начал расспрашивать Кэрол о ней самой. Его ласковый голос и сила, исходившая от него, обволакивали ее, и она уже готова была смотреть на него как на человека, имеющего право знать, что она думает, ест, носит и читает. В нем было что‑то надежное. Из малопонятного ей незнакомца он вырастал в друга, чья беседа дарила ей что‑то новое и значительное. Кэрол отметила про себя ширину его могучей груди. Его нос, на первый взгляд неправильный и слишком крупный, вдруг показался ей мужественным.
Из этой сладкой сосредоточенности ее вырвал голос Марбери, подскочившего к ним и завопившего на всю комнату:
– Послушайте, чем это вы оба так поглощены? Гадаете друг другу или любезничаете? Позвольте предупредить вас, Кэрол, что доктор – заядлый холостяк. Идите сюда, пора поразмять ноги. Потанцуем или поиграем во что‑нибудь!
Больше ей не пришлось беседовать с доктором Кенникотом, пока гости не стали расходиться.
– Мне было очень приятно познакомиться с вами, мисс Милфорд. Могу я навестить вас, когда буду опять в городе? Я бываю здесь часто – привожу тяжелобольных в клинику, знаете ли, или если что‑нибудь случится…
– Ну что ж…
– Скажите мне ваш адрес.
– Спросите у мистера Марбери в следующий приезд, если вы вправду хотите знать.
– Вправду ли? Вот увидите!
II
О любви Кэрол и Уила Кенникота нечего рассказать, кроме того, что можно услышать в любой летний вечер в любом тенистом уголке. Биология и мистерия. В их речах была банальность и поэзия, в их молчании – удовлетворенность или трепет, когда его рука ложилась на ее плечи. Тут была вся красота молодости, впервые замеченной, когда она готова уже уйти, и вся обыденность ухаживания преуспевающего неженатого мужчины за миловидной девушкой, немного уставшей от служебной лямки и не видящей впереди ничего яркого, никого, кому она была бы рада себя посвятить.
Они честно нравились друг другу – оба они были честны. Ее огорчала в нем жажда наживы, но она была уверена, что он не обманывает своих пациентов и следит за медицинскими журналами. А его мальчишеская веселость на их совместных прогулках вызывала у нее нечто большее, чем просто симпатию.
Они уходили из Сент‑Пола вниз по реке до Мендоты. В спортивном кепи и мягкой рубашке Кенникот казался стройнее. А Кэрол в темно‑сером шотландском берете, синем шерстяном жакете с выпущенным поверх него необычайно широким и от этого очень милым отложным белым воротничком, в юбке, не прикрывающей лодыжек, и спортивных туфельках была совсем юной. Мост Хайбридж, проложенный через Миссисипи, соединяет низкий левый берег с противоположным обрывистым. Глубоко внизу, на сент‑польской стороне, на илистой отмели жмется жалкий поселок: огороды, в которых копаются куры, лачуги, сколоченные из старых вывесок, листов гофрированного железа и досок, выуженных из реки. Кэрол любила, перегнувшись через перила, глядеть вниз на этот поселок, нищий, как деревушки по берегам Янцзы. В сладостном воображаемом страхе она вскрикивала, жалуясь, что у нее от высоты кружится голова. И испытывала такое понятное удовольствие, когда сильная мужская рука возвращала ей ощущение безопасности, а уши ее не слышали привычных рассуждений какой‑нибудь здравомыслящей учительницы или библиотекарши: «Если вам страшно, отчего же вы не отойдете от перил?»
А с высокого берега Кэрол и Кенникот любовались раскинувшимся на холмах за рекой Сент‑Полом – он вставал величественной панорамой от купола кафедрального собора до купола Капитолия штата.
Дорога вдоль реки вела мимо каменистых вспаханных склонов, узких, глубоких лощин, обагренных сентябрьским пламенем, к Мендоте, – и вот с холма открывался вид на белые домики и высокий шпиль, окруженный купой деревьев. Тихий уголок старого мира. В этой молодой стране такой городок и вправду может считаться старинным. Здесь гордо высится каменный дом, построенный королем мехоторговцев генералом Сибли в 1835 году. Штукатуркой для него послужил речной ил, а вместо дранки были веревки, свитые из травы. Кажется, что он простоял уже много веков. В его просторных комнатах Кэрол и Кенникот нашли гравюры того времени – джентльмены в голубых фраках, неуклюжие телеги, груженные мехами, солдаты с короткими бакенбардами, в фуражках набекрень и с волочащимися палашами.
Все это говорило о прошлом, о прошлом их Америки, которое было особенно дорого Кэрол и Кенникоту еще потому, что они открывали его вдвоем. На ходу они разговаривали как‑то более откровенно, более интимно. Они переправлялись на пароме через Миннесоту. Взбирались на холм к круглой каменной башне форта Снеллинг. Смотрели на слияние Миссисипи и Миннесоты и вспоминали людей, пришедших сюда восемьдесят лет назад, – мэнских дровосеков, нью‑йоркских торговцев, солдат с холмов Мэриленда.
– Как хороша наша страна, и как я горжусь ею! Давайте сделаем ее такой, какой мечтали ее видеть все эти люди! – Отнюдь не сентиментальный Кенникот был так растроган, что готов был произносить обеты.
– Давайте!
– Поедемте со мной! Поедемте в Гофер‑Прери! Вы научите нас, как этого добиться. Приобщите наш город к искусству, сделайте его… художественным. Это чертовски милый городок, но я признаю: от искусства мы все далеки. Надо думать, что наш лесной склад уступает греческим храмам. Поезжайте туда! Переделайте нас!
– Я бы с удовольствием. Как‑нибудь…
– Теперь! Вы полюбите Гофер‑Прери. Последние годы мы много занимались газонами, садами, и он такой уютный – большие деревья и… лучшие люди на свете. И все очень способные. Я уверен, что Люк Доусон…
Кэрол пропускала имена мимо ушей. Она не представляла себе, чтобы когда‑нибудь они могли иметь для нее значение.
