И солнце взойдет
Как прошло само погребение, запомнилось слабо. Она витала в собственных нерадостных мыслях, плавилась по третьему кругу в чувстве стыда и очнулась только с первым стуком земли о деревянную крышку гроба. Этот глухой звук, раздавшийся одновременно с тихим голосом Пола Маккартни, всё же сорвал щеколду самообладания. Неделю назад Рене присутствовала на вскрытии, видела изношенное до смерти сердце, дряблость сосудов… «Учитель, вы переживали за нас так сильно, а мы не сумели помочь».
Она покачала головой и, сама не понимая, забормотала знакомые слова песни, которую часто включал профессор Хэмилтон. Рене шептала их и давилась слезами, пока медленно двигалась в очереди к уже опущенному гробу. Дойдя до затянутого в ткань провала, на секунду замерла, потом опустилась на колени прямо в мокрую траву. Было плевать, насколько уместно выглядел этот жест со стороны, смотрел ли кто‑то, осуждал, удивлялся. Прямо сейчас она хоронила единственного близкого здесь человека и просто не знала, как будет без него дальше. Без шуток, острот, молчаливого подбадривания, знаний и почти отцовского участия в жизни, в общем‑то, чужой для него девчонки.
– Это была длинная и извилистая дорога, профессор, – прошептала Рене и одеревеневшими пальцами взяла ком отсыревшей земли. – По ней вы шли со мной пять лет, а потом бросили так резко и неожиданно. Но я не обижаюсь. Вашим последним желанием было дать мне уверенности и сил, помочь раскрыть крылья и позволить самой опираться на ветер. Что же… оно сбылось. Теперь я могу полагаться только на себя и обещаю, что не подведу. Мне лишь безумно жаль, что, видимо, без таких потерь я бы никогда не справилась. Простите меня, профессор. И покойтесь с миром.
Рене замолчала, посмотрела на зажатую в руке землю, а потом резко поднялась и высыпала её в яму. И этот шелест падающих крупиц она никогда не забудет.
Сделав неловкий шаг назад, Рене споткнулась о чьи‑то ноги, сумбурно извинилась и направилась прочь, вряд ли что‑то видя перед глазами. А в голове всё вертелась и вертелась мелодия…
Долгая и извилистая дорога вела меня
к твоей двери.
Она никогда не исчезнет, я уже видел её.
И она привела меня сюда,
К твоей двери…[1]
Последний сингл с последнего альбома провожал в последний путь преданного фаната. Это было символично и как‑то правильно. По крайней мере, так искренне считала Рене. Она стояла около подобия оградки кладбища и пыталась отряхнуть от налипшей грязи колени, но, кажется, лишь размазала ту ещё больше. Слёз уже не было, только ощущение полного опустошения. Равнодушным взглядом Рене следила, как иссякла чёрная лента очереди, как принимала соболезнования Лиллиан Энгтан и как заметно скучал под зонтом Жан Дюссо. После всей эмоциональной встряски, что произошла за последние полчаса, Рене уже не была уверена ни в его особенном взгляде, ни в своём отношении к случившемуся. Всё отошло куда‑то вдаль и затёрлось бесконечной моросью дождя. Да, всё. Кроме застрявшего иглой в мозгу факта, что Колин Энгтан так и не приехал. Возможно, был действительно занят. А возможно, следовало перестать оправдывать незнакомых людей.
Миссис Энгтан освободилась через полчаса, которые продрогшей и промокшей Рене показались доброй половиной вечности. Ёжась под налетавшими с залива ветрами, она прикрывалась от их порывов драматично трепетавшим зонтом и отчаянно упрашивала свой организм ещё немного потерпеть.
– Позволите? – Энгтан без капли стеснения взяла её под локоть. Видимо, несколько часов на ногах оказались слишком выматывающими для этой почтенной леди. Однако это ни на миллиметр не сгорбило прямую спину и не согнало с лица лёгкое выражение надменности. – Чуть дальше есть закусочная. Мне сказали, там можно согреться кофе, горячим poutine[2] и спокойно поговорить.
Рене кивнула. Ей в общем‑то было всё равно, где вести разговоры – здесь или за чуть липким столиком какой‑нибудь бургерной. Она слишком устала и вымоталась за эту неделю, чтобы переживать. Даже хлюпающая в туфлях вода уже почти не волновала. Рене чуть скосила глаза на идущую рядом Лиллиан Энгтан и попробовала её рассмотреть.
Вблизи теперь были отчётливо заметны и намеренно толстой линией подведённые глаза, и чрезмерно покрытая белой пудрой кожа, и картинно обкусанные губы под тёмно‑вишнёвой помадой. Возможно, весь образ выглядел наигранно, но Рене не стала об этом задумываться. Вместо этого она вдруг спросила себя: было ли этой женщине неудобно и стыдно за поведение сына? Отпускал ли кто‑нибудь сегодня бестактные комментарии или же все сделали вид, что Колина не существует? Наверное, так неправильно думать, но было обидно за профессора Хэмилтона. Он до последнего мечтал объясниться и заслужить прощение, однако даже смерть ничего не исправила. Серьёзно, неужели Колин Энгтан так сильно ненавидел его? А главное – почему?
Рене покачала головой. Это были опасные мысли. Так думать нельзя, если она всё ещё хотела помочь. Поэтому, чтобы хоть как‑то отвлечься, Рене уставилась себе под ноги и принялась считать лужи, что вели до кафе. Оно находилось всего через несколько сотен метров от кладбища и встретило послеполуденным безлюдьем. Ланч уже закончился, а до вечернего пика ещё оставалась пара часов, потому в зале было полно свободных столиков. С расположенной следом заправки едва заметно тянуло запахом бензина, который странно мешался с ароматом растительного масла и чеснока. На стенах были картины в духе американского pin‑up и постеры с фотографиями деталей машин. Рене как раз с любопытством разглядывала одну из них, когда напротив с двумя стаканчиками кофе опустилась миссис Энгтан.
– Колину бы понравилось здесь, – хмыкнула она, посмотрев на снимок чьей‑то огромной фары, и, когда Роше удивлённо повернулась, пояснила: – Фастфуд, море горчицы и кетчупа, а ещё повсюду автомобили.
– Ясно, – скупо откликнулась Рене и перевела взгляд на свои пальцы, в которых крутила протянутый ей кофе. Дешёвая бодрость из утрированной крепости.
– Вы голодны? Можем заказать что‑нибудь, – деликатно поинтересовалась Энгтан, чей тусклый блеск украшений и дорогое пальто смотрелись здесь инородно.
Рене не была точно уверена, да никогда бы и не подумала пересчитывать чужие канадские доллары, но чувствовала кожей это слегка выпяченное напоказ благополучие. Несмотря на уровень жизни сейчас, детство прошло среди вот таких же людей: богатых, властных и всегда эгоистичных. Потому она не знала точно, к добру ли эта их встреча. Что‑то во всём облике сидящей напротив женщины тревожило и вынуждало постоянно возвращаться мыслями к Женеве. Тем временем, не дождавшись ответа, Энгтан напомнила о себе:
– Рене, раздумываете, как соблюсти приличия и при этом съесть огромный бургер? Не волнуйтесь, Колин приучил меня ко всему.
[1] The Beatles – The long and winding road.
[2] Poutine (пути́н) – квебекское блюдо, состоящее из картофеля фри, молодого рассольного сыра и слегка подслащённой гарнирной подливки. Исторически сложилось в 50‑х годах XX века и образовалось от искажённого английского слова «пудинг».
