И солнце взойдет
Глава резидентуры Джонатан Филдс вызывал у всех выпускников медицинских школ нервный трепет. Властный вершитель судеб. Почти кукловод, который дёргает за ниточки и собирает по всем уголкам огромной провинции самых перспективных врачей. Он помогает, консультирует и одним лишь скептическим взглядом мутных голубых глаз ставит слишком амбициозных юнцов на место. Филдс избирателен. Проработав полвека в лучших больницах Америки и Канады, он с полуслова отличает будущую уникальность от штампованного среднего профессионала и вцепляется своими мелкими, острыми зубами. Рене запомнила его как высокого, скупого на слова человека, чей кабинет кардинально отличается от всего кампуса в целом и тревожит одним только видом. Здесь словно застыл девятнадцатый век. Красное дерево книжных шкафов, вишнёвого цвета огромный письменный стол, тёмно‑красный ковёр и портьеры. Идеальное пристанище для готической сказочной нежити. Рене поёжилась, но переступила порог этого склепа.
Обычно комиссия для собеседования состоит из пяти человек, которые своими вопросами доводят до седых волос паникующих резидентов. Однако сегодня здесь не было никого, кроме Филдса. Рене втянула густой запах сандала и ароматического воска для полировки дерева и едва не чихнула. Господи, да кто же в третьем тысячелетии ещё пользуется настолько дремучей смесью?!
Vissi d’arte, vissi d’amore,
Non feci mai male ad anima viva![1]
В уши тут же ударили треск старой пластинки и объёмный голос оперной дивы прошлого века.
– Добрый день, месье Филдс. – Она прикрыла за собой дверь и замерла.
Нервно стиснув зубы, дабы те стучали не так громко, Рене зачем‑то одёрнула белое вязаное платье и запоздало обеспокоилась, что выглядит несерьёзно. Не так, как следует врачу её лет и опыта. Наверное… Ох!
Филдс тем временем тяжело поднялся во весь свой тощий и шестообразный рост, ленивым движением длинного пальца снял с пластинки иглу, и в кабинете стало тихо. Какое‑то время директор возился с проигрывателем, прежде чем взял со стола стопку бумаг и приглашающе махнул на одно из кожаных кресел. Лишь чудом не споткнувшись о злополучный ковёр, Рене уселась и вдруг поняла, что тонет. Нет, даже не так. Она почувствовала, как её пожирает монстром на четырёх ножках и с двумя огромными подлокотниками, который не оставил ни единого шанса выбраться из его пасти без потери чести, достоинства и пары конечностей. Вцепившись в твёрдый край побелевшими пальцами, Рене огромным усилием сдвинулась на самый уголок и опасливо замерла. Освободившееся от её веса кресло издало отвратительный звук спущенного колеса. Во имя всего святого, за что?! Она почувствовала, как краснеет вместе со своими веснушками.
– Мадемуазель Роше, – кивнул Филдс и изящно опустился в заботливо подставленные лапы прирученного чудовища. Закинув ногу на ногу, директор департамента резидентуры соединил кончики узловатых пальцев и взглянул на лежавшие перед ним бумаги. – Не думал, что встретимся вновь, но печальные события решили по‑своему.
Последовала формальная улыбка, которая на пергаментной коже этой административной реликвии наверняка означала высшую степень сочувствия, после чего его лицо приняло стандартное безразличное выражение.
– Я полагала, у нас состоится интервью, – осторожно заметила Рене и огляделась. Но нет, кабинет был по‑прежнему пуст.
– За окном сентябрь, а все опросы прошли ещё в марте, – небрежно отмахнулся Филдс. – Однако ваша ситуация требует немедленных решений, если вы, конечно, не хотите ждать до следующего года.
– Нет.
– Я так и думал. – Он отбил носком ботинка несколько тактов только что стихшей арии, пока вчитывался в документы, а Рене опять расправила невидимые складки на юбке. Она начала было перебирать кромку подола, но руки сами бросили вязаную ткань и потянулись к назойливо зудящему шраму. Заметив это, Филдс откашлялся и продолжил. – Скажите, мадемуазель Роше… почему вы выбрали нейрохирургию?
– Это моя мечта. Я влюблена в человеческий организм, и работать с ним на таком уровне сравни вызову, – кротко ответила она и едва заметно улыбнулась в ответ на удивлённо вскинутые брови директора.
– Значит, любите решать сложные задачки. – Глава резидентуры нацепил очки, затем неожиданно наклонился вперёд, отчего Рене нервно дёрнулась. – Я прав?
– В медицине не бывает простых задач… – она замялась.
– Верно‑верно.
Филдс снова откинулся в кресле, задумчиво перебирая бумаги у себя на коленях. А Рене вдруг поняла, что это её досье. Каждый запротоколированный шаг, записанный ответ, пройденный тест и сделанная операция. Всё – от момента её поступления до… возможно, до нынешнего дня.
– Каков ваш уровень английского? – последовал неожиданный вопрос на языке британской короны.
– С учётом того, что мы во французской Канаде, – приемлемый, – немного резко откликнулась Рене, также меняя диалект, и тут же смутилась. – Простите, я нервничаю. Английский – не мой родной язык, но профессор Хэмилтон называл его более чем достаточным. Последние годы мы общались с ним по‑английски.
– Что ж, это прекрасно, – чему‑то обрадовался Филдс.
Правда, радость эта выглядела весьма устрашающе на обтянутом кожей черепе, но Роше тут же стало стыдно за свои мысли. Директор же не виноват, что у неё настолько живое воображение, а слухи о его персоне с каждым годом обрастают новыми зловещими подробностями. Как только не называли этого мужчину. И «ссохшийся вурдалак» среди них считалось самым приличным «именем».
– Могу я узнать, почему вас заинтересовало моё владение вторым языком? В прошлое интервью у нас с вами были другие вопросы.
– Не только можете, но и должны. – Филдс острозубо улыбнулся. – На вас поступила заявка в системе. К сожалению, мой коллега никак не успевал приехать, чтобы поговорить с вами лично, и потому доверил это мне.
Повисла тишина, во время которой директор с фальшивым участием смотрел на растерянную Рене, а та пыталась найти в его словах подвох.
– На вас положила глаз больница общего профиля в Монреале, – ровно произнёс Филдс. – Им нужен старший резидент…
– Но я перехожу лишь на пятый год обучения, а эту должность занимают исключительно выпускники, – торопливо перебила Рене, испуганная тем, что могла произойти досадная ошибка, но осеклась, когда глава резидентуры договорил:
– Вас ждут в отделении общей хирургии. А там, как известно, учатся на год меньше, чем у вас в неврологии.
«Вас ждут в отделении общей хирургии…»
– Что… простите? – Рене не верила. Это точно ошибка! Программа определённо дала где‑то сбой!
– На вашей кандидатуре настаивали, несмотря на иной профиль специализации. И, боюсь, у вас нет вариантов.
[1] Живя искусством и любовью,
Я не причинила вреда ни одной живой душе! (итал.)
