И солнце взойдет

– У тебя будет одна попытка доказать, что ты не безнадежна, – холодно бросил Ланг, а затем посмотрел на неё в упор. И захотелось скрыться. Просто утечь в канализацию следом за мыльной водой, чтобы хоть на время избавиться от взгляда лютого презрения, которым её одарили с головы до ног.

Желтоватые глаза главы отделения задержались на выбившихся из прически кудрявых прядках, посмотрели на чуть скособоченный костюм, а потом долго гипнотизировали проклятые «вишенки», чтобы в следующий момент взметнуться вверх. И господи, столько насмешки Рене ещё никогда не видела.

– Роше, мне плевать, делала ли ты это раньше, страшно тебе или нет. Плевать, даже если ты сейчас пробьёшь пол головой. Вчера ты не поняла моих слов, так я повторю их снова: проваливай. А нет – то ты знаешь правила…

– Никаких споров, – едва слышно произнесла Рене. Ланг же немного помолчал, прежде чем неожиданно насмешливо протянул:

– А ты, оказывается, послушная.

Боже… Боже‑боже‑боже. Они знакомы всего сутки, а ей уже хотелось кричать от собственного бессилия. Но вместо этого Рене лишь скованно улыбнулась. Что бы ни случилось, она не поддастся на чужие эмоции, не станет отвечать раздражением на откровенную злость. И, видимо, поняв это, Ланг снова хмыкнул, а затем внезапно толкнул локтем коробку со стерильным пластырем в сторону Рене и отвернулся, чтобы плечом открыть дверь в операционную.

– Почему мы? – Вопрос вырвался сам. Она не хотела его задавать, боясь выдать собственный страх. Однако, заметив, что доктор Ланг остановился, пояснила: – В скорой достаточно прекрасных врачей, но в итоге именно мы бросаем нашего пациента и мчимся к другому. Почему?

Долгие мгновения он не смотрел в её сторону, не поворачивал головы, гипнотизируя дверные петли, а потом неожиданно улыбнулся. И его профиль с нечеловеческим оскалом выглядел совершенно безумно.

– Потому что это весело.

Хлопок двери заглушил вырвавшийся у Рене судорожный вздох.

 

Операционная в главной больнице Монреаля почти ничем не отличалась от всех виденных ранее. Возможно, чуть больше. Возможно, чуть современнее. Но когда Роше проскользнула внутрь прохладного помещения, то не заметила всего этого. Её поразила бурлящая толпа, которая о чём‑то шумно переговаривалась. Люди находились в постоянном движении и даже толкались. Только Ланг с уже знакомой белокурой операционной медсестрой стояли около негатоскопа, о чём‑то тихо переговариваясь, ну и ссутулившийся на стуле около большой модульной анестезиологической системы мужчина в шапочке с логотипом «Звёздных войн» невозмутимо насвистывал весёленькую мелодию. В общем, атмосфера настолько контрастировала со спокойствием и деликатностью, к которым привыкла Рене в Квебеке, что она растерялась. Но в следующий момент на неё надели халат, руки скользнули в перчатки, и она повернулась к подошедшему наставнику.

– Твоё дело – только кровотечения. Поняла? – Приглушённый голос звучал торопливо, но удивительно бодро. Ни следа привычной скуки.

– Да, сэр.

Дождавшись ответа, Ланг хотел уже было отвернуться, однако неожиданно как‑то странно взглянул на Рене, и маска на его лице колыхнулась. Он будто принюхивался к чему‑то, затем оглянулся проверить, заметили ли что‑нибудь остальные, но персонал был занят своими делами. Нахмурившись, Ланг кивнул и отошёл, чтобы в последний раз свериться с качеством и расположением травм. Ну а Рене услышала:

– Всегда приятно, когда в операционной появляется новое лицо. – Повернув голову, она увидела первую за сегодня искреннюю улыбку, когда весёлые морщинки собрались около голубых глаз, а бледно‑рыжие брови забавно дёрнулись. Маска могла скрывать половину лица, но этим Рене было не обмануть. – Доктор Фюрст. А вы, судя по записям, доктор Роше. Верно?

– Да, сэр.

– В ваших хирургических балахонах и родственников‑то не узнаешь. Жаль, что приходится начинать профессиональное знакомство в такой сумбурной обстановке. Кстати, отличный выбор обуви.

Он махнул рукой на жёлтые тапочки, а затем повернулся к пациенту, чтобы проверить значения на манометрах. Неровно пищали сердечные ритмы, на мониторе рисовались дёрганые зубцы. Во рту пересохло от волнения, но Рене всё же тихо поблагодарила за простое человеческое участие:

– Спасибо.

– Ну же, пошевеливаемся. Иначе неудачник в конце концов отправится на небеса, а я пока ещё не давал на это своего согласия, – донёсся до них раздражённый голос доктора Ланга, и помещение на мгновение взорвалось хаотическим движением, а потом резко затихло.

 

За годы учёбы Рене видела много разных операций, работала с разными хирургами, в разных отделениях, и в каждом из них всегда были свои любимые особенности. Например, детские врачи продолжали разговаривать со своими маленькими пациентами даже во время наркоза, словно те могли слышать их мягкие, успокаивающие голоса. Сосудистые хирурги вечно кричали, злились и ругались на качество шовного материала. Ортопеды пересказывали любимые хоккейные матчи, нейрохирурги – последнюю партию в гольф. Онкологи обсуждали скандалы симпозиума по микробиологии, а кардиологи – новые винные бары. Здесь же, в этом гулком коробе с ярким светом бестеневых ламп, не было ничего. Ни шуток, ни смешков, даже команды отдавались шёпотом или попросту взглядом, потому что… Рене встала около пациента и посмотрела в глаза наставника. Потому что доктор Ланг, как оказалось, обладал удивительной особенностью к тренировке своего персонала. Почти дрессуре. Его окружала такая завеса уникальности и абсолютной власти, что каждый из присутствующих невольно пытался ему соответствовать. Никаких споров. Это уж точно.

Ланга боялись. Не так, как страшатся сильных мира сего, но для большинства его разочарование было даже похуже уголовного срока. Ибо работать в команде главы отделения считалось здесь вершиной если не карьеры, то способностей точно. Даже смелая в ординаторской Хелен теперь молчала и с неожиданной готовностью ловила каждый взгляд, вздох или намёк на жест, чтобы предугадать команду своего кумира. Ланг царил здесь подобно Господу Богу и с тем же упрямством, которое едва не граничило с гордыней, пускал в святая святых операционного театра только достойнейших. Рене достались кровотечения. Что ж, очевидно, она пока недостойна. Кто‑то сказал бы: «Как унизительно!» Но она молча взялась за аспиратор и приготовилась очищать операционное поле. Разводить споры над телом больного – худшее, что можно придумать. И, похоже, Энтони Ланг прекрасно донёс до остальных эту истину, ибо никто из его команды даже не подумал открыть рот.

Как всегда, накатило волнение и вспороло шрам надоедливым зудом. Дёрнув плечом, Рене попыталась было избавиться от этого ощущения, но оно противной занозой засело под маской и никак не хотело прекращаться. Находящийся позади доктор Фюрст, видимо, заметил нервное движение, потому что внезапно Рене услышала шёпот на странном французском.

 

Конец ознакомительного фрагмента