И тогда ты меня спасёшь

Саша дёрнулась от своего имени, непривычно звучащего от незнакомого человека. Родители и друзья редко называли её Саней, только Шура и Саша. Она почувствовала мурашки, разлившиеся в районе шеи.

– Тогда я пока что не вижу для себя никаких минусов похищения. Правда, ты – мой первый похититель, так что, может, ты просто – статистическое исключение.

Влад скривился, и Саша поняла, что ляпнула что‑то не то. Отсутствие видимой угрозы и ощущение нереальности происходящего словно заставляли думать, что это не более, чем какая‑то шутка или игра.

– Я что‑то не помню, когда мы с «вы» перешли на «ты», – прорычал Влад.

– Поняла, – испуганно пискнула девушка. Резкая смена настроения мужчины выбила из неё весь её было появившийся оптимистичный взгляд на будущее.

– А теперь давай я включу тебе какой‑нибудь фильм, а ты не будешь меня отвлекать. А то ещё немного, и кто‑то рискует заработать билет в подвал.

Саша энергично закивала. В подвал совершенно не хотелось.

 

***

 

Неделя тянулась до невозможного медленно. Каждую ночь Саше снились кошмары про смерть её родителей. Иногда она кричала во сне и молила мать помочь ей, которая в ответ лишь окидывала её равнодушным взглядом мёртвых глаз, никак не реагирую на страдания дочери. Иногда она, наоборот, порывался помочь и вырвать из лап убийц. Но всё заканчивалось одинаково плохо. Саша просыпалась вся в слезах и холодном поту. Владу приходилось вставлять беруши в уши, чтобы этого не слышать.

Каждый день Саша просыпалась на чёрном диване гостиной от толкающего её в бок Влада. Он первым делом осматривал и обрабатывал раны. Далее по плану шли водные процедуры и завтрак, куда похититель практически волоком тащил Ласкину, не обращая внимания на возражения. Ела Саня всегда одна, в тишине и под пристальным взглядом синих глаз. Сам мужчина, судя по звукам, доносящимся из столовой, питался только после того, как возвращал её на диван.

Этот ритуал происходил три раза в сутки. Остальное время Влад занимался своими делами, игнорируя существование Саши, как таковой. Убирал квартиру в тех местах, которые его робот‑уборщик достать не мог, затачивал лезвия ножей, полировал обувь, готовил. Будто Ласкина – тамагочи, которого сводил в туалет, покормил и оставляешь спать до следующего раза, пока не зайдёшь в игру.

По наблюдениям Саши, больше всего мужчина любил своё оружие. Он завороженно разбирал многочисленные револьверы, автоматические пистолеты и снайперские винтовки на столе в гостиной, начищал каждую деталь, невесомо касаясь её длинными, тонкими, украшенными множественными порезами, пальцами. В эти моменты его глаза‑океаны словно светились изнутри детским восторгом, будто он узрел перед собой самое ценное сокровище. Один раз Саша осмелела и всё‑таки спросила, что же такого Барс видит в оружии. Ответ был ожидаемо простым и лаконичным, как и весь мужчина: «Это искусство».

 

По всему виду Барса было понятно, что новой соседке, ещё и такой несамостоятельной, он не рад, и носиться с девчонкой не входило в его планы на жизнь. Но, тем не менее, мужчина ни разу не повысил на неё голос и не высказал во всех красках, какая она криворукая, когда Саша разбила тарелку, случайно спихнув её локтём со стола. Поначалу она думала, что Влад выдерживает сладкое натянутое дружелюбие, как злодеи в фильмах, которые, добившись доверия персонажа, предают его и показывают истинное лицо, выставляя дураком. Но через пару дней она уже поняла, что Влад – просто Влад. Он привык жить по строгим правилам и этикету, без надобности не вмешиваясь в чужое личное пространство. И то, что было принято за «натянутое дружелюбие», оказалось простым человеческим равнодушием.

Пока Барс изучал раны и оружие, Ласкина изучал его самого и его многочисленные незримые правила, рассекающие острыми нитями каждый сантиметр квартиры. Она быстро поняла, что мусорить ни в каком виде нельзя, нельзя случайно размазывать кровь из открывшейся раны, нельзя разбрызгивать воду в ванной, и уж тем более – нельзя ронять еду. Пунктик на чистоте и опрятности также выражался в идеально вычищенных и выглаженных рубашках, костюмах и плащах, занимавших весь гардероб Влада.

Колоссальная часть одежды была чёрного цвета, кое‑где красовались минималистические рисунки. Больше всего Сашу удивило состояние домашней одежды. Она свято верила, что дома принято донашивать старые майки‑алкоголички, щеголяющие дырками и пятнами от соуса, да джинсовыми шортами, выродившимися на этот свет путём отрезания штанин от потёртых джинс. Но уж никак не стильно выглядящую футболку и дорогие хлопковые штаны, оголяющие щиколотки.

 

Очередным утром Саша поняла, что головная боль уже не вызывала желание вскрыть черепушку, чтобы ослабить давление на мозг. Ну, или же она просто привыкла, хотя, зная свою непереносимость малейшей боли, в этом вообще не была уверена. Ну, или же сказывалась значительная доза таблеток. Порезы на лице начинали затягиваться красными полосами и опасности не представляли, но девушку волновало далеко не это. Она и раньше не блистала красотой и не могла похвастаться тем, что парни часто обращали на неё внимание, но она привыкла к своей внешности и научилась её принимать. А теперь она в ужасе мялась перед зеркалом, не решаясь поднять глаза. Порезы рассекали кожу уродливыми полосами, натягивая и искривляя её, слово уродливую маску. Из‑за них Саша чувствовала себя чудовищем, отбросом общества. Будто позорная метка, кричащая о том, что эта девушка пережила тот ещё ужас. Такое не может происходить с обычными нормальными людьми в благополучных районах. Таких людей не берут на работу, с ними не пытаются подружиться, а мнительные мамочки в парках хватают детей за ручки, чтобы отвести подальше. Никто не хочет видеть рядом с собой ходячее напоминание о том, какие ужасы происходят вокруг.

Но сколько бы ни пугали внешние уродства, жизни они не угрожали, и это хоть немного, но позволяло расслабиться. Серьезное беспокойство вызывала только нога. Нет, Саша понимала, что от пули ничего хорошего быть не может, но она надеялась, что та прошла через мягкие ткани и улетела восвояси. Однако, каждый раз при осмотре ноги, брови Барса сводились всё ближе к переносице, рот кривился, а голубые глаза‑океаны наполнялись льдом.

–Ну что там такое? – не выдержала Саша в одно утро. Она не переносил вида крови и травм, так что отворачивалась каждый раз, когда тонкие мужские пальцы умело порхали над бинтом, избавляясь от него.

За всё время совместного проживания у них состоялся только один более‑менее полноценный разговор, как раз тот, который был в первый день. После того, как Влад погнал Ласкину к телевизору, они обращались друг к другу лишь короткими фразами, и то по делу: «У тебя нет аллергии на эти продукты?», «Ты закончила?», «А как переключить с тв на флешку?», «Я хотела бы почитать, тут есть книги?».