Иное начало. Книга первая: Иномирок. Книга первая: Иномирок
Её лицо посветлело и словно немного омолодилось. Осанка выпрямилась, она отступила на шаг и разгладив невидимые складки её хлипкого одеяния произнесла, положив свою руку себе на грудь:
– Мата Фелани. Фелани Фортхай.
Я лихорадочно приходил в себя стараясь сообразить какое из этих слов её имя. То что она представилась и ежу понятно.
– Я – Янко. Вы, – указал я на неё, – Мата? Или Фелани?
– Дак, – кивнула она и указала на меня, – Янко Фортхай!
Потом снова указала на себя:
– Фелани Фортхай!
– Да, я понял, – закивал я головой. Понять помогало некое чувство, словно давно забытый язык который ты знал в школе на пятёрку, а к старости банально забыл, но на подкорке сознания, интуитивно понимаешь.
– Слово «мата» – значит «мама»! – я указал на неё, – А «дак» – значит «да»?
– Дак, – улыбнувшись кивнула она мне. – Ма – ма… Мама!?
Она указала на себя снова.
– Дак, – кивнул я. – Мама.
Фелани посмаковала на губах слово «мама» и усмехнувшись кивнула:
– Норш, мама. Дак, мама!
Спохватившись, она торопливо усадила меня за стол и схватив чашку, выскочила на улицу. Я так и остался сидеть, в шоке переваривая случившееся.
«Что ж ты делаешь? Твоя настоящая мать где‑то там сейчас, и только богам известны последствия моей пропажи. Или и того хуже – смерти в родном мире! Или другом времени!? А может это эффект какой‑нибудь комы, и сейчас я тут, а завтра меня уже здесь не будет!? Ведь понятно же, что она уж и не чаяла своего Янко обрести. СВОЕГО сына! А тут ты нарисовался, хрен сотрёшь. Она вон как приободрилась, засуетилась вся. Ты готов нести ответственность, если вдруг тебя не станет в миг, когда для неё вроде бы как всё вернулось на круги своя? Ведь не выдержит её материнское сердце если Янко снова исчезнет!
А хотя стоп! Чего это я себя бичую? Во‑первых: она прекрасно поняла, что я не её Янко. Ну по крайней мере в душе́. Внешне‑то наверняка один в один, судя по её реакции. Во‑вторых – с самим Янко явно не всё было в порядке. Болезный был судя по всему. Кое где образовались пролежни от долгого лежания, худоба страшная, ноги еле держали долговязое тело, которое словно забыло как это – ходить вертикально. Ясное дело что мать за ним ухаживала как могла, иначе умер бы давно от голода и в собственных нечистотах. Наверно она не чаяла уж, что встанет её сынок. А тут вот оно как обернулось. В дом зашла, а сын стоит как ни в чём не бывало, потягивается. Живой!
Вообще неудивительно что этот Янко слёг, при такой то нищете. Стулья вон и те чурбаки, то ли дуб попиленный, то ли тополь. Не знаток я в этом деле. Эээх… А что мне прикажете делать? Извиниться за неудобства и выйти за дверь? И куда я пойду?»
Скрипнула та самая дверь и мама‑Фелани торопливо скользнула внутрь, неся в одной руке миску с кашей, а в другой ломоть хлеба. Поставила это всё передо мной и заботливо, тряпицей вытерев ложку, аккуратно подсунула мне. Ешь мол!
Что на запах, а скорее всего и на вкус, в каше присутствовал судя по всему свиной жир и ассортимент специй, которые делали это блюдо более менее съедобным. Как оказалось, сама каша приготовлена из старой доброй перловки, а хлеб был горячий и душистый, с хрустящей корочкой. В животе вдруг заурчало так, что слышно наверное было даже на улице.
«Ну, непонятки непонятками, а поесть я всегда „за“. На полный желудок оно и думается легче! А думать придётся крепко, ибо ситуация прямо скажем – не простая.»
Пока я ел, Фелани тихонько сидела на своей (как я уже понял) кровати возле стола, и поглядывала то на меня, то на тряпицу, край которой теребила старенькими ручонками, и время от времени поджимала нижнюю губу.
«Эко я сходу принялся за жратву! А ведь в хате скудненько, мягко говоря. Она сама ела‑то?» – спохватился я.
– Фелани, – обратился я к старушке едва продавив ком сразу слипшейся каши и подвигая к ней посудину с едой. – А Вы давно ели?
Она внимательно на меня смотрела стараясь уловить смысл моих слов. Я жестом показал на тарелку и предложил ей поесть. В ответ она лишь чуть махнула рукой, и продолжила перебирать волоски ткани у тряпки, что лежала у неё на коленях.
– Нет, так не пойдет! – решительно заявил я и встав с чурбака достал с полки ещё одну миску.
Переполовинив пайку каши и хлеба, поставил рядом со своей миской на стол и подтащил пенёк.
– Милости прошу, мата. – я сделал элегантный жест приглашая Фелани к столу.
Она застенчиво заулыбалась в ответ и встав с кровати сделала то, что заставило меня просто застыть на месте с выражением лица как у серого кота британской вислоухой породы.
Реверанс! Она сделал реверанс достойный дамы при королевском дворе! Моему удивлению не было предела. Кто эта женщина? Этот небольшой жест вежливости без сомнений дал мне понять что она не простая крестьянка. По крайней мере в прошлом.
Я конечно не великий знаток дворцового этикета, но в театре и фильмах (зачастую документальных!) я видел это действие. И сейчас я мог лицезреть факт элегантного исполнения реверанса.
Покончив со скудной трапезой я поблагодарил Фелани, и словно в воде шагая (тело слушалось всё ещё так же плохо) направился к двери. Жуть как хотелось выйти на улицу и взглянуть, что там да как. Наверное другой человек в такой ситуации сутки напролёт сидел бы в хижине обхватив голову руками и предавался стенаниям по поводу сложившейся ситуации. Но отчего‑то мне сейчас совсем не грустилось. В случае с близкими утрата конечно невосполнимая, но Я жив, здоров и в принципе – не плохо себя чувствую! Небольшая вялость не в счёт. Главное не убили сразу, а с остальным разберёмся. А ещё мелькнула мысль: «Если есть вход, значит возможно есть и выход.»
Едва я оказался у двери, как Фелани меня окликнула:
– Янко!
«Да, придётся привыкать к новому имени. Возможно сменю на псевдоним в будущем.»
Я повернулся с вопросом на лице и женщина молча указала рукой на меня, в район паха.
– Ёпт! – вырвалось у меня и краска прилила к лицу.
А ведь весь срам едва прикрывает простая тряпица! Всё это время я был в одних так называемых «труселях», только с поправкой на бедняцкую обстановку. И это при посторонней пожилой даме?
«Я противен сам себе!»
Хотя какая же она мне теперь посторонняя?
