Искупление

Первые пазлы в картине были собраны. Теперь у Джика стояла задача – сделать всё, чтобы все эти существа стали уважать его, ведь только благодаря им он сможет подняться на одну ступеньку выше. Только он ещё не понимал, в какую историю попал. Он не понимал, что всё будет не так просто. Ему было невдомёк, что унижаться придётся намного больше, чем в мире, в котором он жил с рождения.

***

Солнце очень медленно клонилось к горизонту. Создавалось чувство, что оно не хочет уходить на другую сторону этой круглой, по верхам приплюснутой планеты. Пушистые радостные облака плыли по ярко‑голубому небу, немного окрашенному в красный цвет. Они улыбались всему живому, что могло увидеть их. Природа радовалась жизни и как будто пела незамысловатые мелодии, слегка расслабляя. Джик сидел на крыльце и вертел в руках злосчастный блокнот, который был книгой его грехов и подсказкой, как их искупить. Но вот как перебороть себя и заставить вновь угождать всем этим существам, о которых он мало что знает? Единственное, что он понимал, эти неизвестные существа были ключом к его повышению. Они – ключ к выходу из этого мира. Была надежда, что всё это быстро закончится. Или что всё это просто сон из‑за того, что он перетрудился в течении недели.

Подбежал маленький щеночек. Его уши были такие же острые, как и у всех этих людей. Шерсть была огненно‑рыжей. Черные глаза светились от радости. Бледно‑розовый язык был высунуть. Маленький серповидный хвост двигался из стороны в сторону. Парень погладил его. Зверь начал ласкаться, а потом стал слегка кусать руку, как бы играя. Кёнджику это нравилось. «Ну вот. Вновь эта слабость перед братьями нашими меньшими» – с усмешкой на устах подумал парень и вспомнил, как у него когда‑то тоже был верный пёс, когда он только‑только поднялся с низов. Пёс, с которым он не мог расстаться ни на минуту.

Это был выброшенный далматинец. Большие и маленькие черные пятна рассыпались по всему худому маленькому белому телу.

Когда они только встретились, этот щенок сильно укусил его за ногу. Крови было много, но вот только это Джика не разозлило. Он взял этого малыша к себе домой и стал за ним ухаживать. Ухаживал долго. Приходилось тратить много денег на его лечение. Спал с ним почти в обнимку. И в одну из прогулок его сбил какой‑то мотоциклист. Пёс смотрел на своего хозяина любящими глазами перед смертью в течении минуты, а потом медленно закрыл их. Так же медленно он сделал свой последний выдох и больше не почувствовал кислород. Он больше не смог вдохнуть кислород, в котором были выхлопные газы.

Джик тогда очень долго рыдал. Дома с полок слетало всё что могло разбиться. Стены украсили кровавые отпечатки. У него вновь жизнь отняла самое дорогое. Она вновь оставила его в одиночестве.

Кёнджик после далматинца не завел ни одного питомца. Это животное слишком сильно засело в его сердце, и он не смог изменить своей любви. Любви к животному, которое стало смыслом жизни. Он вспоминал о нём часто, а потом ещё сильнее погрузился в работу, чтобы не страдать по своему «ребёнку».

– Как жаль, что ты – не он, – с небольшой грустью промолвил парень и, поднявшись, направился в цент городка. Щенок расстроился уходу нового друга, но решил, что дождётся его возвращения.

На пути Джика встретился старик, с трудом несший корзинку, прикрытую цветной тканью. Парень предложил ему помочь донести ношу, при этом чувствуя отвращение к своим словам и к самому себе. Но нужно было с чего‑то начинать путь возвращения к привычной жизни, да и нужно сделать первый шаг к возвращению в свой родной мир.

– На бутылку нужно? – зло ответил незнакомец. – Иди к другому. У меня нет денег на грешников, при том для тех, кто в шаге от смерти.

Парень выругался всеми нецензурными словами про себя. «И как тут подняться с помощью них?!» – прокричал он мысленно. И тут же возник вопрос: почему эти жители так ненавидят низшие слои общества? При том их ненависть была больше, чем размер Вселенной.

Второй попыткой стала женщина, которой на вид было за семьдесят, которая не могла передвинуть стол. Стол был дубовый, тёмный, резной. Либо на заказ сделанный, либо кто‑то из родственников подарил. Джик вновь предложил свою помощь, но уже заранее был готов к отказу.

– Да пошел ты к черту, – прошипела старуха и позвала двух молодых дриэлей, которые с улыбкой и радостью помогли передвинуть стол, после чего получили щедрое вознаграждение. После своей работы один из них с насмешкой посмотрел на Кёнджика, а второй одарил его взглядом, который содержал сожаление, но ничего существенного не дал и ушёл вместе со своим соратником.

Расстройство и раздражение разлилось по телу, не смотря на небольшую моральную подготовку. В груди зародился страх. Ему не хотелось умирать в мире, который был чужим. Ему хотелось вернуться домой. Вернуться к своему делу, в которое вкладывал душу. Написание песен и составление танцев были его страстью. Страстью, которая иногда доходила до обезумевшей любви. «Сказала, что нужно быть милосердным и помогать кому только можно, но тут от меня шарахаются, как от человека, заразившегося чумой. Как в такой ситуации помогать?» – пронеслась мысль в голове, которая искала выходы из сложившейся ситуации.

Грустная усмешка скривила губы. Он стал вспоминать танцы, но их как будто не было. Он чувствовал, что тело хочет танцевать, но не мог вспомнить ни одной связки, ни одного движения, которое придумывал ранее. Не мог заняться тем, что раньше заставляло его жить и дышать, при этом помогая заработать на лишний кусок хлеба и на небольшую комнату в разваливающемся здании.

Вдруг в памяти стали всплывать чужие воспоминания. Воспоминания, которые в одно и то же время были родными и неродными.

 

Большая сцена. Несколько рядов скамеек из светлого дерева, которые были все заполнены дриэлями. Многие шептались, ожидая концерта. Кто‑то равнодушно смотрел по сторонам, иногда поглядывая на карманные часы. Джик стоит за кулисами, облаченный во все белое. Черные волосы бережно завязаны в хвост. Резинка скрыта под белоснежной шелковой лентой. Сердце от ожидания трепещет, как будто собираясь выскочить из груди.

Вот раздалась скрипка, а за ней ноты, издаваемые пианино. Моторчик резко стукнул, после чего наступило спокойствие. Парень стал медленно выходить на середину танцпола. Сердце вновь бешено колотилось. Во рту появился сладкий привкус. Он ждал этого момента. «Самое главное не накосячить» – думал он.

Резкая остановка в шаге от середины сцены. Затем изгиб спины, а потом резко распрямление с вытянутой рукой. Голова поднята за ней. На лице читается грусть. Но грусть это была актерская, но это поймёт только знаток театрального искусства. Любитель подумает, что эта грусть реальна.

Вот ещё один изгиб. Ещё один. И последний. Затем резкий поворот с раскинутыми в стороны руками. Правая нога согнута. Белая великоватая одежда развивается парусником, заставляя публику следить за каждым его движением.

И вот он на полу. Лег на спину. Поднял сначала правую руку. Потом поднял левую. Резко положил их на скрипучие доски. В очередной раз выгнулся в спине. Стал рисовать узоры ногами. Казалось, что он умирает. Печальная музыка заставляла сжиматься сердце у каждого любителя и того, кто ни разу не был на таком мероприятии.