Как разлагался пластик

Идол не прислонялся к чуть заваленной спинке скамьи. Сидел совершенно ровно, и вместе с тем, казалось, напряженно. А чего, не на стуле ведь электрическом… Ожидалась банальна глупость: «Как тебя зовут?» Я собралась отвечать, но вопроса не следовало. Ни через минуту, ни через пять. Идол молча смотрел вдаль. Время будто загустело, его течение стало невыносимо медленным.

Холодно. Паршиво. Закололо в подушечках пальцев. Онемели руки. Мне чертовски понравилось. Потряхивало от мороза или его появления, не знаю. Это казалось неважным, я лишь всячески накручивала себя. Представляла, как Идол убивает меня. Сочиняла для него реплики и не зря: болтуном его не назвать. Впрочем, его молчание предстало насыщенным на фоне всего, что я уже привыкла слушать. И все же хотелось спровоцировать его. Выкинуть какую‑то глупость.

Он не шевелился. Сидели с полчаса, тишины не выдержал ветер и все же зашептал для разрядки, но в миг стало тихо. Природа не желала болтать вместо нас.

Вконец замерзла, он же не подавал вида. Поднялась и пошла к выходу. Шла аккуратно, старалась не озираться. Оглянулась, будучи метрах в тридцати от него. Идол все еще сидел. Сидел, казалось, так же. Напряженно и странно.

 

Дневник

08.01.1992

 

Я пошла на кладбище за полночь, когда уснули родители. Должна признаться, место стало сакральным. Лавка и на сей раз не пустовала. Еще издали увидела темный силуэт.

Уверенно вышагивала по нитке, тянула носочек. И вот подошла к скамье. Идол не шевельнулся. На коленях покоились жилистые кисти, из‑под кожи выпирали пухлые вены. Снова защемило в груди, снова ветер сдувал снег с деревьев. По телу забегал холод.

Плавно подняла руку, на кожаной перчатке застыл лунный блик. Пальцем указала на край скамьи. Тишина в ответ. Глаза его полностью скрывались под полями огромной шляпы. Возможно, он нахмурил брови или сморщил лицо. Но разве это важно? Ведь он по‑прежнему улыбался. А я не могла оторвать взгляда от бледно‑розовых рук. В голове не укладывалось, как он не застыл в сорокаградусный мороз.

В сущности, мне было плевать на его скудную реакцию. Уселась рядом, закинув ногу на ногу. Меж нами оставалось сантиметров тридцать, не думаю, что больше. Вечерние забавы. Там чудесно дышалось. Всякий раз, как я выбиралась на улицу, холодный воздух дурманил. Слезились глаза.

Совсем не слышала его дыхания. Казалось, сижу рядом с трупом. Цели ночных прогулок могут быть разными, это я хорошо знала. Аблажь у него на уме… Какое мне дело до этого. Ложь. Мне хотелось узнать, зачем он приходит. Лестно думать, что для встречи со мной. Ясно, зачем прихожу я. Родной дом в момент стал чужим, Маша превратилась в зрелый гнойник. Стены давят сильнее и сильнее. И это заслуженно. Комната с трудом выносит Машу. Нытье и безалаберность. Свинство и апатию. Кто знает, как долго протерпит меня скамья.

Я прикоснулась к нему, но тут же одернулась. Неловко, но уже лихо боролась со смущеньем. Я откровенно таращилась на него. Фыркнул Эол, воспарили конфетные фантики. Шапка слетела, за секунду пролетела метров с десять и ухнула в куст багульника. Идол повернулся ко мне и потянул руки к шее. Заерзала от него, он же двинулся ближе. Задышала прерывисто. Я сидела уже на самом крайскамьи. Вскочила и попятилась от приближающегося кошмара. Запнулась и свалилась на могилу, подо мной хрустнула веточка искусственных хризантем. Увидела светящиеся изумрудные глаза. Они показались стеклянными. Их блеск излучал таинственный магнетизм.

Я поднялась и побежала домой, жадно глотая ледяной воздух. Меня трясло. На вкус солянка эмоций прекрасна, но ингредиенты неузнаваемы. Еще немного, и сердце бы выскочило, я задыхалась. Ликовала и вместе с тем боялась. Жизнь дорожала, ее бледный эскиз сегодня броско размалевался.

Гляди‑ка, комната так же пуста и беззвучна, но как же похорошела. И мерзко‑зеленые шторы более не кажутся безвкусицей. С удовольствием черкаю в помятой тетради. Страницы малость разбухли от слез, но писать можно. Да и как добротно пишется!

Мне так понравилось, Господи, так понравилось! Я жду завтрашнего дня. Чувствую, расползается аура бессмертия. Сладко, представлять себя особенной. Отчего он остановился, ведь мог запросто придушить. Но не стал. И, конечно, мы проверим все это, нужна лишьеще одна встреча. Последняя, и точка, нужно хоть себе пообещать. От судьбы, верно, не уйти, но как она… Злится, когда дразнят?

***

Это был он… От его запаха хотелось блевать. Он вонял тухлой рыбой. Комната впитала всю вонь. Я проветривала уже. Два раза проветривала. Застудила дом, а тошнотворный запах никуда не делся. Еще воняло гарью. Воняло сгоревшим волосом. Мать ничего не учуяла. Но почему? Она ругалась, когда я настежь распахнула окна. Но ведь дышать нечем.

Вот, откуда в тот день взялся странный, едва уловимый запах. Это его запах. Он был близко. А этой ночью Идол уже сидел в моей комнате. Язнаю, он сидел в кресле напротив моей кровати. Больше нет нужды искать его. Ходить на кладбище. Похоже, он будет приходить сам. Ведь он любит смотреть, как я сплю.

 

Запись от 23.08.2024

 

– Машенька, газетку забери…

На улице под проливным дождем ждала Зоя. Я глянула в окно, она стояла терпеливо, хотя могла сунуть газетенку в ящик, или, на худой конец, швырнуть на веранду да пойти по своим делам. Накинула фуфайку, вышла на улицу. Зоя не шевельнулась, будто ждала, пока я подойду и возьму проклятую бумагу прямо из рук.

– Фенечка хочет, чтоб ты зашла…

Зоя, заприметив, что я отреагировала прохладно, уточнила, или скорее пригрозила: «Очень хочет…» Очень так очень… Молчаливо кивнула в ответ, и пошла в хату, дабы одеться потеплее. Топать до старушки было в тягость, тут тебе и ливень, и куча хлопот по дому. У хряков‑то кто чистить будет… Но в глубине души, конечно, понимала, что предстоящая встреча несколько важнее уборки навоза. Швырнула засохшие лепестки гладиолусов, что готовила для гербария, и пошла к старухе.

Всякий раз, когда я шла в сторону кладбища, накатывала тоска, и дело здесь не в серых могилках. По пути ненароком заглядывалась на холм за озером. Там мы с мужем начали строить дом еще в восемьдесят девятом… Он задумывался футуристическим: круглый каркаc, высокий змеевидный фундамент. Смелый план оказался настоящим вызовом не только для строителей, но и для нас, для деревни. Но не хватало то денег, то желания. А после Борька и вовсе исчез, оттого маленькая Бузлуджа так и осталась в дерзких планах и помыслах. На холме и по сей день стоит лишь полуразрушенный фундамент, а весь участок порос елью. Потому у домика только одна призрачная схожесть с величественным болгарским сооружением. И то, и другое – вызов, с которым мы не сумели справиться.