Кинокефал

Я нехотя взял вино.

– Вот моя Ют, – продолжал Рейн – истинное чудо! Она отказала двум сынкам зажиточных богатеев после пары наших бесед.

– Так ты сам говорил, что она – дочь владельца пекарни. Следовательно, может позволить себе роскошь выбирать, кого заблагорассудится.

– Ох, Бони, я не так выразился. Я о том, что люди притягивают свои половины, идентифицируют друг друга, складываясь в четкий узор симметричности… Но во мне есть часть кинокефала, и в связи с этим возникает небольшое «но».

– Она не видела твоих ушей? – осклабился я.

– Нет.

Рейн грустно и слегка обиженно покачал головой, и мне стало неловко. В своей грустной злобе, я часто говорил колкости, многие из которых приходились на бедного Рейна. В последнее время мы мало виделись, и я совсем ничего не знаю про Ют.

– Нет, я не такой, чтоб скрываться от своей половины, но вот отец её нравов иных. Он примет любой выбор своей дочери, только не метисов. Так что перед нашим с Ют бракосочетанием, дабы сохранить мое происхождение в секрете, я совершу тотальное купирование, что от кинокефальных ушей моих не останется почти ничего.

«Неужели, чтоб существовать в обществе, теперь не только носят отвратительные цилиндры, но и ложатся под нож? Безумие, Рейн, какое безумие!»

Я не выдержал.

– И когда же в людях исчезнет эта предосудительность и отсылка к звериному? – по хребту прошел нервный озноб. Рука моя с размаху швырнула опустошенный сосуд навстречу полу, разметав повсюду осколки. В чувство меня привёл тихий голос Рейна.

– Никогда, Бони. И битое стекло тому не поможет.

Пар я выпустил, впустив стыд, но ненадолго. Я ещё не совсем остыл.

– А дети? Что будет, если гены проявят себя в следующем поколении?

Рейн бросил на меня преисполненный печали взгляд.

– Ты знаешь, сколько в Киммерии осталось кинокефалов?

– Снова ты разделяешь! – нервно воскликнул я. – Понятия не имею, переписью не интересовался.

– Ладно, сколько в Киммерии людей с пёсьими головами?

– Ррейн! Это уже слишком! – я приподнялся, челюсть моя непроизвольно щелкнула.

– А как мне тогда выразить? Если ты не воспринимаешь ни первое, ни второе определения! – развел тот руками. – Бони, слушай… а сколько кинокефалов осталось здесь, в родном Штрумфе?

– Рейн, что за чушь! Ну мы с тобой и…

– И?

Я лихорадочно постарался вспомнить семьи, крепко дружные с моей. В детстве их было столько… Но в юношеском возрасте отношения сошли на нет, я окончательно прекратил связь с отцом, и тогда же появилась теория Петрова.

– Кляйны, – вспомнилось, наконец, – фрау Эрна и герр Адалард?

– Они уехали лет десять назад.

– Фрау Корина?

– Она вышла замуж за человека и родила девочку, лишенную кинокефальных признаков. Как ты помнишь, фрау Корина была метисом.

– Была?

– Она умерла при родах, оставив после себя чистое человеческое дитя.

– Откуда, – рык застрял в горле, смешавшись с кашлем, – откуда тебе всё это известно?

– Я наводил справки.

– Но зачем?

– Бони, из кинокефалов в Штрумфе остался только ты.

– Что?

Мне захотелось присесть, но тут понял, что уже утопаю в кресле.

– Я не в счёт, так как не чистый кинокефал, а помесь. Тем более, скрываю своё происхождение, в документах у меня нет буквы «К». У моих детей тоже не будет этой буквы, и не потому, что они предпочтут таиться, а потому что у них не будет никаких атавизмов вообще.

– Почемухрр… с чего такая уверенность? – кашель не отпускал.

– Потому, Бони… потому, что не увлекаешься ты современной наукой – медициной.

– И что же в этой «современной» науке нового?

– Генетика.

Вот уж удивил, читывали нечто подобное.

– Да, в газетах была публикация работ некого Корр… Коррсна.

– Корренса, – поправил Рейн, – и не только. Также работы по генетике вели Де Фриз и герр Чермак. Но это не суть. Я расскажу лишь про основной принцип, касающийся видоизменений кинокефальего рода. Бони, ты имеешь понятие, что представляет собой ген?

Понятие‑то я имел, да вот до подкованного языка Рейна мне было ой как не близко.

– Это хмррр… в генах заключены черты родителей, они и передаются детям.

– В какой‑то степени да, если не вдаваться в дебри комбинативной изменчивости, в результате которой родительские гены перегруппировываются, и создается новый организм. Но и это не важно, а главное то, что есть рецессивные и доминантные гены. Рецессивный ген подавляется доминантным, а проявиться он может только с таким же рецессивным геном.

– И к чему это всё? – после разгрома бутылки разум мой захмелел бредовой идеей движения. Хотелось выть и хорошенько потрепать Шарорта. И Рейна заодно, шибко умничает. Я не мог уловить ход его мыслей, оттого и чесались кулаки. Странно, выпили то мы совсем немного.

– А к тому, – хладнокровно продолжал Рейн, игнорируя мое нетерпение, – что ген, несущий признаки кинокефала и является рецессивным! А ген, несущий образ человечий – доминантным.

– Ты хочешь сказать, что кинокефал состоит полностью из рецессивного гена?

– Не полностью, – Рейн страдальчески наморщил лоб, – я слишком обобщил. Бони, пойми, кинокефалы исчезают, уходят в небытие.

– Но… – моё сознание начало приходить в себя, – но целый народ не может быть так запросто стёрт!

– Ещё как может.

Тень легла на лицо Рейна, и я, словно впервые, вгляделся в него. О Христофор великий! Никогда я не отдавал себе отчёта в том, насколько черты его очеловечены! Я всегда видел в нём… кинокефала? Нет, не кинокефала, кого‑то другого…