Клаксоны до вторника
Он пожал плечами:
– Вы по делу?
– Да, обговорить детали, наметить план.
– Кофе?
– Будьте любезны.
Уже было за полночь, когда за чашкой кофе, развалившись в кресле, Связной показывал Ему фотографии, передавая по одной через сервизный столик:
– Вот ваша мадам. Согласитесь, красива, хотя для вас старовата.
Следующий снимок.
– А это её муж.
– Этот? Однако, – и, поборов изумление: – Дело становится действительно интересным.
– Вам надо привыкать к подобным ставкам.
– Я не о том, это родственник одного моего друга.
– Тогда у вас джокер в руках. – Связной посмотрел на часы. – Пожалуй, нам пора.
12
В больнице уже давно все спали. Молоденькая медсестра вела Его и Связного по длинному тёмному коридору. Приложила палец к губам. Ей казалось, что тайные гости топают слишком громко.
В ординаторской был полумрак, горела только настольная лампа, низко уткнувшись в белую столешницу. Из тёмных углов виднелись призраки кушетки, шкафа с папками, стульев. Не прикрыв за собой дверь, медсестра молча удалилась. Связной указал Ему на кресло у самого окна:
– Сядьте там, он не должен вас видеть.
Через пару минут, жёстко поддерживая за локоть, медсестра привела горбящегося пациента. Небритый, с отсутствующим взглядом, с дрожащими руками, с пигментным пятном на щеке, тот опустился на стул, как полупустой мешок с грязным бельём. Словно проверяя швы своего замусоленного халата, пробежался пальцами вдоль всего туловища. Затем провёл ладонью по серым потрескавшимся губам и поправил грязную повязку на шее.
Связной что‑то положил в маленький кармашек на груди медсестры и, закрыв за ней дверь, уселся напротив больного. Достал из ящика стола бутылку вина, плеснул в стакан, придвинул к пациенту и доверительно шепнул:
– Пей, если хочешь.
Только сейчас, подняв глаза, старик что‑то заметил и пустил слезу:
– Нельзя вообще‑то, – и тут же выпил вино до дна.
Связной дружески взял больного за локоть:
– Расскажи мне о ней.
Закрутилась шарманка, гнусавый голос начал печальную повесть:
– Я тогда маленький был, глупый. Злила она меня постоянно, а я не понимал, что только и мечтает своими губами залезть мне в штаны. Любила, знаете ли, чтоб её в кино на последнем ряду пощупали хорошенько. А если народу мало и не видит никто, сама расстёгивала мне ширинку или себя под юбкой гладила. Любила ещё всякие чёрные лестницы, заброшенные дома. Я, по правде говоря, и трахал её мало, всё какие‑то выдумки. Часто пересказывала со всеми гадкими подробностями, как двое хулиганов её изнасиловали. И облизывалась, постоянно облизывалась. Потом я стал замечать, что мои друзья хихикают у меня за спиной. Оказывается, они без неё ни одну вечеринку не проводили, она их обслуживала и по очереди, и одновременно. Меня на эти сеансы не звали, вот и весело им всем было. Сволочи! Сволочи! Я потом уехал оттуда, а когда вернулся, меня повязали. И ещё. Когда я узнал, чья она теперь жена, мне смешно стало. Что он, слепой, что ли? Или она притворилась невинной? Так что теперь знатная дама.
Больной разревелся, давился слезами и, всхлипывая, вытирал сопли рукавом:
– Всю жизнь мне, тварь…
Неожиданно для себя последователь офортов Капричос достал сигарету, страшно хотелось курить.
13
Сержант торопился, очень торопился. А ещё он не хотел, чтобы его с голой задницей увидели в этой грязной подворотне, а ещё он не хотел заразиться, и, справедливо считая, что эта пампушка только пять минут назад подняла свои панталончики и одёрнула юбку после очередного солдата, он решил поступить проще. Дрожа от нетерпения, страха, оглядываясь по сторонам в ночную жуть, он прислонил её к стене, схватив за загривок, опустил на колени чулками в лужу и, расстегнувшись, подал ей в рот.
– Э, парень, я этого не буду.
Фыркая и отплёвываясь, получив удар в ухо, она всё же открыла ротик, ей пришлось, а он, обхватив её голову, закатил глаза от блаженства, несколько раз огрызнувшись:
– Не кусай, дура!
Довольно скоро он резко дёрнулся и, умиротворённо выдохнув, оттолкнул её ладонью в лицо:
– Вот так, моя милая.
С её губ по подбородку скатилась капля, она даже не могла сплюнуть, тошнило.
– Свинья.
Он уходил короткими перебежками по проходным дворам.
14
Холёные руки Макса в золотых перстнях и браслетах потянулись к родному дяде, и седой благообразный генерал принял в объятья дорогого племянника:
– Мой мальчик…
Семейство, в котором все влюблены друг в друга, состоящее из отеческих лобызаний в голову, не дающее никому оступиться и выйти из круга. Их дома в несколько этажей с парчовыми стенами, высокими потолками, старинной мебелью, серебряной утварью и преданиями в несколько поколений.
И этот мудрый наставник молодёжи в парадном мундире при орденах и аксельбантах, обрадованный нежданной встречей с племянником на мраморной лестнице своего дома, куда‑то опаздывал и, к сожалению, очень торопился: – Макс! Всё такой же сверкающий, напомаженный.
Наверное, по‑прежнему вино, девочки, танцы?
Генерал не выпускал из чуть раздавшихся объятий Макса, держал его за плечи, и исполнительный адъютант нервно поправил очки на переносице, незапланированная аудиенция затягивалась.
