Клуб пропавших без вести

Я решительно развернулась и грозно застучала каблуками. Войдя в зал и с облегчением не обнаружив там Живчика, я направилась к дальнему углу, где в компании других редакторов стояла моя приятельница. Но уйти спокойно мне было не суждено: оказавшись в центре залитого ярким светом люстр пространства, я услышала за спиной до боли знакомый голос.

– Эй, подруга, может, снизойдешь до простых смертных? – Живчик успел основательно набраться и сейчас явно алкал неформального общения. – Я понял, в чем твоя проблема. Мужика тебе не хватает, вот и бесишься, всех презрением обливаешь. Проще надо быть, Ритка! Самой‑то не надоело киснуть? Так я тебе помогу!

Не успела я опомниться, как он резко выбросил руку и дернул меня за волосы, которые я сегодня по привычке стянула в тугой пучок. Последние месяцы у меня был более чем серьезный повод носить темное и делать строгую прическу. И разве кого‑то должен был волновать мой излишне чопорный, но вполне благопристойный облик?

Шпильки посыпались на пол, волосы волнами разметались по плечам, и окружающие разом смолкли, предвкушая колоссальную разборку. Я чувствовала, как все, включая нашего всесильного шефа, обратили на нас жадные до скандалов взоры. От негодования меня затрясло так, что я с трудом устояла на ногах.

– Уже лучше, – удовлетворенно хмыкнул Живчик, оценивая дело рук своих. – Хватит выделываться, пойдем танцевать!

Он попытался приобнять меня сзади, и, оглянувшись, я увидела, как его ладонь опасно зависла в воздухе чуть пониже моей спины… Окружающие стояли молча, с интересом наблюдая за «спектаклем» и явно ожидая увлекательной кульминации. Хорошенькое дело, сейчас меня начнут откровенно лапать, и ни один из присутствующих здесь, с позволения сказать, мужчин за меня не вступится! И почему это происходит со мной? За что все так меня ненавидят? Слезы обиды обожгли глаза. Нет, я не позволю себя унижать, ни за что!

Кипя от ярости, я резко развернулась на месте и, замахнувшись, влепила Живчику громкую, хлесткую пощечину. И тут же брезгливо отдернула руку, отступая назад и мечтая только об одном: поскорее отмыться от отвратительной ситуации и прикосновения к этому гнусному существу. Перед глазами все расплывалось от гнева, и я как в тумане видела перекошенное от злости лицо Живчика с красным отпечатком моей пятерни, спешившую ко мне на помощь потрясенную Катюшу и странное, чуть ли не уважительное выражение во взоре издателя…

 

* * *

 

– Вот скотина! – возмущенно охнула Анька, снова подняв бурю в стакане с коктейлем. – Теперь понятно, почему он устроил тебе «райскую» жизнь. И что, он потом даже не извинился?

– Куда было деваться, извинился, на следующий же день. Мол, выпил лишнего, плохо соображал, – вздохнула я. – Разумеется, искренним сожалением там и не пахло. Представляешь, какое для него унижение: сначала я на глазах у всех по физиономии съездила, потом шеф устроил взбучку за «некомандное поведение» и заставил прилюдно просить прощения! Последнее, конечно же, стало новым веским доводом в пользу версии о том, что я – любовница издателя. О чем Живчик, оскорбленный в лучших чувствах, и разнес по всем этажам офиса. Не знаю, что еще он там наговорил, только возненавидели меня практически все…

– Милая, как несправедливо… – Подруга мягко погладила меня по руке и вдруг мстительно произнесла: – Знаешь, иногда я жалею, что клуба больше не существует!

Я лишь удрученно покачала головой. Нет, это было слишком безрассудно и опасно. Весной прошлого года мы с Анькой, переживая каждая свои обиды, оказались в клубе психологической помощи униженным. Где как‑то незаметно перешли от общения единомышленников к банальной мести. Там я надеялась встретить понимание, а обрела любовь всей жизни. Которую вскоре потеряла – из‑за чужой ненависти, сокрушительной и ослепляющей.

– А самое обидное, что я и правда пару раз бегала к издателю. Хотела донести до него свои идеи развития, спасти общее дело. Сколько раз зарекалась от подобных инициатив, дура! – Я с размаху врезала себе по лбу. – Сначала пыталась поговорить с главредом, объяснить, что мы не туда поворачиваем, печатаем откровенную муть, – и стала первым врагом. В отместку он взял в недавний номер скандальный материал Живчика. А кому, как не мне, знать, чем может обернуться подобная шумиха…

Анька понимающе закивала. В самом начале наших занятий в клубе я, горя желанием защитить несправедливо обиженного, вызвалась написать разоблачительную статью. В ней не было ни слова неправды, но поднявшийся следом ажиотаж принял невиданные масштабы и сослужил герою плохую службу, лишив покоя, а потом здоровья и жизни. Эта история лишний раз напомнила мне об ответственности за каждое, даже брошенное вскользь слово, и теперь я с особым трепетом относилась к персонажам журнальных материалов. Увы, мои попытки достучаться до коллег выставили снобизмом и морализаторством, а исключительно деловое общение с шефом – пошлой служебной интрижкой.

Меня по‑настоящему волновало бедственное положение, в котором оказался перспективный журнал, хотя, чего греха таить, была у этого энтузиазма и другая причина. Я с головой бросалась решать рабочие проблемы, пытаясь найти спасение от личной трагедии, чтобы не думать, не вспоминать, не переживать… Но справлялась я плохо. Так и тянуло закутаться в черную, под стать поглотившей меня скорби, одежду и замкнуться в себе. А перед памятным инцидентом в ресторане… словом, Живчик не ошибся, я действительно была крайне подавлена. Тогда, в начале апреля, моему обожаемому возлюбленному могло исполниться тридцать четыре. Могло – но никогда уже не исполнится, и осознание этого медленно, мучительно сводило меня с ума.

– Алик ни за что не дал бы тебя в обиду, – словно услышав мои мысли, вздохнула подруга и грустно хихикнула. – Помнишь его панацею от всех бед? Он точно набил бы этому Живчику морду!

Я невесело улыбнулась, почувствовав, как к глазам подступают слезы. Сколько же еще я буду страдать? Наши с Аликом отношения длились каких‑то пять месяцев, а с момента трагедии прошло уже вдвое больше. Подруга‑психолог со знанием дела уверяла, что время лечит, но какое там… Просыпаясь, я первым делом открывала фотографию своего красавца в телефоне, проверяла мессенджер, не иначе как в бреду надеясь увидеть заветное «В сети». Однажды, в приступе острой тоски, я даже скинула на номер Алика сообщение с одним словом – «Скучаю». А в день его рождения собралась с духом и приехала к дому, в котором мы когда‑то недолго жили вместе. Просто стояла внизу, забыв обо всем на свете, и смотрела на свет, горевший в окне на последнем этаже. Чужой свет в уже чужой квартирке, где мы когда‑то были так счастливы…

– Ты снова туда ездила? Который уже раз? – Анька верно считала мое выражение лица и укоризненно покачала головой. – Рита, я все понимаю, но хватит травить себе душу! Ты замыкаешься, люди это чувствуют и избегают тебя. Сама не даешь себе шанса быть счастливой! Попробуй с кем‑нибудь встретиться. Кстати, а что ты думаешь насчет вашего шефа? Ну‑ну, не делай такие глаза, а лучше взгляни на него иначе… Да, он намного старше, но я же помню по фоткам: шикарный мужик! И тебе, кажется, благоволит.

Ага, ну конечно! Благоволил он мне потому, что я чуть ли не единственная из его сотрудников искренне пеклась о судьбе издания. Наверное, идея завести служебный роман и стать «серой кардинальшей» в издательстве была не так и плоха – представляю, как скривились бы мои недоброжелатели во главе с опостылевшим Живчиком! Но, увы, я даже в мыслях не могла представить себя с каким‑то другим мужчиной, кроме моего заботливого и порывистого Алика. Так что зря Анька тратит на меня свое красноречие. Безнадежный случай, и вообще – кто бы говорил!