Колдуны
– Вам есть над чем потрудиться. – Мужчина кивает на дом Тома, при одном виде которого на его лице появляется презрительное выражение. В насмешке сквозит излишняя фамильярность, словно он повторяет здравый совет, к которому Том в первый раз не прислушался. Не утруждаясь тем, чтобы ради знакомства завести светскую беседу, этот нелепый персонаж, голова которого больше подходит для сцены в Стратфорде‑на‑Эйвоне[1], звучит вполне искренне.
Том чувствует, как неприятное тепло заливает кожу головы. На миг ему кажется, что каждый его волосок встал дыбом.
– Все это нужно было давно снести, – произносит женщина, и ее отрывистый говор вновь поражает своей неестественностью.
Том смотрит на сердитое лицо соседки, но от ее свирепого взгляда мысли превращаются в стаю перепуганных птиц. Он опускает глаза и сосредотачивается на подбородке женщины, морщинистом, точно грецкий орех. Том с отвращением смотрит на соломенную шевелюру, напоминающую перевернутую миску, и вспоминает картинку с рыцарем из детской книжки: тот снял стальной шлем, обнажив похожую щегольскую прическу. Уж не стригут ли соседи друг друга?
Теперь они оба пялятся. На него. В него. Смотрят и смотрят пронзительными голубыми глазами, пригвоздив Тома к месту, а он молча корчится, ощущая физический дискомфорт. У его соседей совершенно одинаковые глаза.
Перед его взглядом все плывет. Тому жарко, он задыхается, у него кружится голова, нервы шалят, и эти ощущения становятся невыносимыми. Из‑за распаленного гнева краски сада кажутся ярче, пока не делаются запредельными.
Радостная ухмылка лысого мужчины становится только шире. Женщина хмурится, ее морщинистая нижняя губа отвисает, когда соседка ухватывается за возможность бросить неодобрительный взгляд на дом Тома, словно это здание оскорбляет общепринятые правила приличия.
– Не могут два участка быть более непохожими.
Горло Тома превращается в дренажную канаву, забитую мокрыми листьями. Ему нужно сглотнуть, но он этого не сделает, поскольку тем самым зримо докажет, что его расстроила эта попытка пристыдить. Том чопорно выпрямляется.
Мужчина расцветает, его напористая злоба сочетается со змеиным блеском в глазах.
– Всегда так было. Но ведь мы всегда делали правильный выбор, не так ли, моя дорогая? Разные стандарты.
Щеки Тома краснеют, как от пощечин. Он так себя не чувствовал с тех пор, как в двадцать один год на первой работе менеджер наложил на него взыскание. Внутри оживает то ощущение, которое он испытывал, когда его ругали в школе, пока, наконец, бесконечная ухмылка соседа не избавляет Тома от вынужденной вежливости, которой он придерживается, находясь на их территории, на их земле.
– Еще раз, что?
Его голос звучит выше и резче, чем было задумано, а мысли продолжают бунтовать. Но желание дать сдачи, противостоять нарастает с новой силой.
Соседка указывает худой рукой в сторону своего дома.
– Забор позади – первое, на что вам нужно обратить внимание.
– Самое время, – добавляет мужчина начальственным тоном, приподнимаясь на цыпочки. Спектакль завершается назидательным и жалостливым покачиванием головы, копна белых волос колышется над торжествующей ухмылкой. Баллы набраны.
Та часть разума, которая отвечает за речь, остается оцепеневшей, скованной льдом. У Тома нет слов. Странный паралич сбивает с толку. Том не в состоянии выдавить из завязанной узлом гортани ничего, кроме «что?». Ему остается гадать, на кого он больше сердится – на соседей или на самого себя из‑за того, что смог лишь остолбенеть.
Лицо женщины окрашивается в более яркий алый цвет, под стать нелепой копне волос.
– Забор. На заднем дворе. Вы, конечно, заметили, что он в ужасном состоянии?
– Я бы не сказал, что не заметил, – выдавливает Том грубым тоном.
Он обратил внимание на полуразрушенный и позеленевший ужас, разделявший участки позади дома. И предположив, что соседи, наверное, уже привыкли, не придал этому значения. По его мнению, принципиальнее было то, что, если бы соседи не посадили у самой границы ряд декоративных деревьев, столбы и панели забора не разваливались бы. В любом случае, в порядке вещей, которого Том придерживался, не находилось причин отклоняться от плана ради косметического ремонта забора. Тот оказался за рамками бюджета и был последней вещью, которой Том собирался заняться.
Сосед снова встает на цыпочки, складывает руки на пояснице и возражает с несколько совиным видом:
– Слишком долго не замечали.
Том перестает вертеться в этой западне, но по‑прежнему не хочет переставлять ноги, чтобы не растоптать бесценные цветы. Они тут повсюду. Газона почти нет, и лишь один‑два плоских камня дают хоть какую‑то надежду выбраться. Все равно что наткнуться на минное поле. Соседи, должно быть, скачут здесь странными сердитыми птицами. А он заперт в ловушке.
Адреналин медленно отпускает, и конечности, наконец, расслабляются. Челюсти Тома разжимаются.
– Послушайте…
– Слева. Ваша сторона. Ваша ответственность. Первостепенная! – Акцент женщины настолько усиливается, что на последнем слове ее язык шепелявит «первоштепенная».
Том свирепо смотрит на нее.
Она свирепо смотрит в ответ.
– Бельмо на глазу! Все нужно менять! Все панели и столбы. Используйте бетон. Дерево сгниет.
С другой стороны, мужчина излучает позитив, пока его жена распекает Тома.
– Вашему предшественнику это так и не удалось. Надеюсь, вы можете себе это позволить?
– Еще раз, что?
– Это ваш первый дом, не так ли? Немного поздновато, а? Надеюсь, у вас глубокие карманы.
Том, наконец, срывается.
– А насколько глубокими были ваши, когда вы за пару штук купили свой дом? Когда бы это было, в семидесятых?
Соседу нечем ответить, кроме отвратительной ухмылки, которая, по крайней мере, уже не так самоуверенна. Но прежде чем Том успевает воспользоваться едва заметным изменением баланса сил, вмешивается женщина. Ее голос звучит еще резче, чем раньше.
– Ваш забор падает на наши деревья! Позор! У нас в деревне нет сломанных заборов.
Быстро вернув себе положение, ее муж использует шанс нанести подлый удар, поднырнув под первое оправдание Тома.
– Не экономьте и на высоте панелей. Нам нравится наше уединение.
[1] Родной город Шекспира.
