Кошки не пьют вино

Они прикончили бутылку вина еще до того, как курьер Дарио из крохотной семейной пиццерии и лавки Lo Sfizio – «Прихоть» – привез заказанные по телефону горячие коробки, перевязанные джутовой нитью. Он уже знал и дом, и крутую лестницу с разноцветными цветочными кадками, и окно, из которого каждый раз в нетерпении выглядывала молодая женщина, однажды даже пошутившая: «Невозможно не любить человека, который приносит тебе еду».

На этот раз коробки было две, а не одна, в открытом окне не было даже бело‑рыжей кошки. Дарио обо всем догадался и не сильно спешил, и громкий смех по ту сторону створки подтвердил его предположения: синьорита принимала гостя.

– Как так получилось, что вы пишете книгу для Д'Анджело?

Уилл устроился на кушетке в просторной гостиной, он уже даже не крутил в руках бокал, а поставил его рядом, на столик, ладони спокойно лежали на коленях, иногда касались подбородка или делали какой‑нибудь уместный жест. Алекс любовалась им, почти в открытую, сидя напротив в кресле, позабыв и о спешащей к ним пицце, и о том, что Бриошь на резном комоде настойчиво пыталась вытащить из букета цветок, названия которого она не знала.

– Стечение обстоятельств, – пожала плечами Алекс. – Я знаю Джозефа много лет, несколько месяцев назад он предложил мне написать его биографию, оформить в стиле исторических детективных романов, стилизовать всеми этими загадочными историями про алхимию и кровь королей…

– Джозефа?

– Настоящее имя Джузеппе Д'Анджело – Джозеф Серрет, – усмехнулась она. – Он взял псевдоним – когда стал заниматься вином.

Брови Уилла поползли вверх.

– Он настоял, чтобы я убрала этот факт из книги, – продолжила Алекс. – Видимо, хочет сохранить как можно больше аутентичности, переписав историю под себя… Он любит мистификации – и никогда не брезговал воспользоваться фокусами.

Уилл в согласии кивнул. Весь образ Д'Анджело был карикатурной зарисовкой о властном предпринимателе и талантливом манипуляторе, знающем себе цену и не стесняющемся эту цену назвать.

Он собирал вокруг себя таланты, он коллекционировал умы и делал их своими марионетками… Уилл только сейчас осознал паттерн – глядя на Алекс Марло, ее занятный ум и непростой характер.

Она была избирательно дружелюбной, избирательно осторожной, и на первый взгляд казалась чудачкой без комплексов, якобы, открытой, как книга… Она была очаровательна в своих красочных пантомимах и громких возгласах, но за ними скрывалась непостижимая глубина. Уилл ощущал, как все больше и больше с каждой секундой его затягивает в омут, и он даже не собирается сопротивляться.

И не потому что он был пьян – и когда в дверь позвонили, он не стал вставать, опасаясь, что потеряет равновесие, – а потому что ему хотелось узнать ее.

– Приятного аппетита, синьорита! – донеслось из открытой двери.

– Спасибо! – задорно отозвалась Алекс, а затем обратилась к Уиллу, демонстрируя в вытянутой руке коробки, держа их за узел банта: – Теперь у нас есть человеческая еда!

Она предложила есть прямо в гостиной – и он согласился. Они уселись на пол, вокруг раскрытых картонных коробов, обсуждая все подряд – от уродливых этикеток вин до скрипичного концерта Баха, – и ассоциации смешались в причудливом калейдоскопе. Уилл потерял счет времени, он позабыл, где находится, и когда вторая бутылка Бароло закончилась, профессор Гатти с сожалением стряхивал капли из горлышка в свой бокал.

Алекс облизывалась, как кошка, сидя, скрестив ноги, опираясь ладонями в пол, покрытый винтажным ковром начала XX века, Уилл рассказывал о лигурийских пчелах, перевезенных из Италии в Австралию, по обыкновению рассеянно скользя взглядом по окружавшим его предметам.

Ей захотелось пригласить его на танец.

Алекс Марло вдыхала ароматы из пустого бокала, и вот уже минуту как пристально смотрела на Уилла, и он, наконец, замолк, недоумевая о причинах ее внимательного взгляда – от которого по затылку и спине пробежали мурашки.

– Если бы у вас в голове играла какая‑нибудь песня, какой бы она была?

Он был сыт и доволен настолько, что даже не смутился – лишь брови взметнулись вверх над рамкой оправы очков. На секунду он задумался – будто прислушался – и вздохнул.

Алекс распрямила длинные ноги, поднялась с пола и перешагнула пустые коробки. Уилл задрал голову, во рту пересохло.

– Включите свой воображаемый проигрыватель и потанцуйте со мной, профессор Гатти, – произнесла она и протянула ему руку.

От резкого движения вверх, от соприкосновения ладоней, от прилившего к щекам жара удушливой дымкой его окутало головокружение. Уилл тут же почувствовал себя неуклюжим, переступая с ноги на ногу, не понимал, что делать и как совладать с неуместным сердцебиением и потеющими ладошками, в одной из которых он сжимал кисть Алекс Марло, а другую, едва задевая ткань короткой футболки, он положил ей на талию.

Через рубашку он ощущал ее пальцы на плече, пересечение границы личного пространства не было вторжением… Они почти сразу поймали общий ритм и откалибровались, теплое дыхание щекотало щеку.

Уилл закрыл глаза.

Если несколько минут назад в голове, действительно, мог играть Билли Джоел и «Вопрос доверия», то сейчас в сознании профессора Гатти была блаженная пустота. Он даже замер и был не прочь, что Алекс Марло касается носом прядей его волос у уха, все звуки стихли, оставив лишь грохот потока крови по венам и шелест насоса легких в грудной клетке.

Уилл разнял переплетенные пальцы левой руки, чуть отстранился. Алекс терпеливо сделала шаг назад, по‑прежнему ощущая ладонь Гатти на своей талии, верно угадав его намерение снять очки.

Когда их тела разделял лишь сантиметр, и складки клетчатой рубашки – цвета вновь потемневших до синевы глаз Уилла – касались живота, Алекс Марло потянулась к его губам.

Они были одного роста, было достаточно лишь чуть повернуть голову… Хрупкий купол интимности разбился вдребезги ударом свалившейся на пол вазы и бело‑розовых цветов.

Бриошь, как ни в чем не бывало, спрыгнула с комода и исчезла в направлении кухни, а Уилл и Алекс отступили друг от друга, разочарованно опуская руки вдоль тел.

Уилл с облегчением рассмеялся, услышав хихиканье. Кошка ревнует – и не без повода.

 

11. Индекс

Сотни бочек славонского дуба – для длительной и терпеливой выдержки согласно традициям, в несколько раз больше – французских барриков, смягчающих агрессивные танины неббиоло, делающих вина Бароло мягкими и понятными более широкому кругу потребителей… Уилл разделял мнение о том, что ванильность мелких французских бочек перебивает особенности терруара, лишает вино характера и индивидуальности – однако суждения свои предпочитал оставлять при себе.