Кошки не пьют вино
Лео нравились алкогольные напитки, их разнообразие, культура, объединяющая людей, множество разных профессий и ремесел… Но большая часть искусства виноделия казалась ему занудной и заумной, несмотря на то что он вырос в городке виноделов и впитал в себя его дух.
Лео мечтал открыть свой бар, с аперитивами, живой музыкой, вечным движем и безлимитом на игристое по четвергам – чтобы праздник жизни никогда не заканчивался.
Ради матери и ради жирного пункта в будущем резюме Леонард Рот решил во что бы то ни стало закончить базовый курс в школе при винодельне Sangue di Re – лучшем месте для получения знаний и умений в сфере алкогольных развлечений регионального масштаба. Порой он думал, что если бы не Алекс Марло, он бы сдох со скуки или сбежал в первый же день.
Лео было двадцать два, Алекс – тридцать два. Она выглядела как подросток, в своих драных джинсах, кроссовках, татуировках, с щуплой фигурой и мальчишескими замашками – и при этом с ней было спокойно, как со старшим братом или сестрой, которые шутливо ткнут тебя под ребра, но вытрут сопли и всегда встанут на твою сторону.
Лео сразу понял, что Алекс в романтике не заинтересована, и поэтому даже не думал подкатывать шары… Да и слишком глупо портить отношения попытками получить ее всю. Может, Лео и привык быть главным безбашенным дураком, но на этот раз симпатия была безжалостно утоплена в более фундаментальных чувствах – дружбе и принятии.
Забавно, что она примкнула к их группе, притворившись студентом… Лео с самого начала подозревал, что она неспроста все быстро схватывает, пускай и утверждает, что какие‑то факты, действительно, слышит впервые и лишь применяет дедукцию.
Она была умна – умнее всех, кого он когда‑либо знал.
Даже зануда Гатти ее выделял из толпы. Лео наблюдал с дальнего ряда парт – уже покидая аудиторию, но из любопытства обернувшись, – как Алекс после занятия подошла к лектору и о чем‑то спросила, как тот с улыбкой от уха до уха оперся на доску, а доска решила сделать оборот вокруг оси, и в итоге профессор потерял равновесие, роняя маркеры и губку на пол. Белое полотно совершило вращение, опустилось на взлохмаченный затылок.
Лео зажал рот, чтобы не заржать, но мужчина и женщина были настолько сосредоточены на устранении последствий неуклюжести профессора Гатти, что ничего вокруг не замечали.
Судя по реакции, Гатти был готов провалиться сквозь землю, Алекс решила отвлечь его разговором, и последним, что застал Лео, было то, как профессор вынул из внутреннего кармана пиджака солнечные очки и отдал их ей.
Кажется, он что‑то пропустил. Кажется, неспроста Гатти носит в карманах вещи Алекс… Так вот зачем она попросила одолжить ей велосипед!
Когда Алекс присоединилась к Лео, сидевшему на каменном парапете фонтана, тот снял с нее солнечные очки и надел на себя.
– Мама приглашает тебя к нам сегодня, она хочет что‑то испечь, я надеюсь, это будет не морковный пирог… Она никогда не говорит заранее, – сказал он, обращая лицо к солнцу, на молодой коже еще утром гладко выбритого подбородка едва заметно синела щетина.
– Хорошо, – отозвалась Алекс. – Если будет морковный пирог, я съем и твой кусок.
– По рукам.
Он не стал спрашивать про Гатти, он тотчас забыл и про него, и про учебу, потому что занятия на сегодня закончились, а праздник жизни только начинался.
14. Это семейное
Велосипедный фонарь выхватывал из сгустившегося сумрака яркие пятна песчаного грунта, потревоженного ежа или землеройку, светящиеся в темноте глаза лисы, перебегающей дорогу. Жизнь уютного городка и его огней позади Алекс были призрачным воспоминанием о дневных красках и мареве горячего воздуха, она словно пересекла границу света и тени, оставив за спиной мирскую суету.
Минуты лихой езды на велосипеде были глубокой перезагрузкой и будоражащим опытом, предвкушением, волнением, которое растворялось в приятной прохладе наступающей ночи.
Свет в окнах дома на окраине не горел, лишь лампы над крыльцом освещали веранду. С громким лаем навстречу из распахнутой створки, перепрыгивая через ступени, вылетели три собаки.
Луч фары падал на кудри кустов, черных от контраста с серой землей, цикады стрекотали громким оркестром, псы профессора Гатти навалились на Алекс передними лапами, причем Бастер, самый мелкий из троицы, в полумраке был вовсе не белым, а коричневым.
Алекс кое‑как освободилась от веса вытянувшихся в высоту ее роста Айрис и Уинстона, присела к дышащему ей в лицо собачьим обедом Бастеру. Он был весь в грязи, с ног до головы, коричнево‑серый налет был еще влажным и лишь кое‑где засох крошащейся коркой.
– Уильям! – наконец, позвала Алекс. – Уильям!
Беспокойство, заставившее ее на ночь глядя вдруг поехать к Гатти, интуиция, над которой она посмеивалась, теперь накрыла волной тревоги. Он, конечно, мог оставить дверь незапертой и мог уйти по своим делам, но у крыльца стоял его велосипед.
– Уильям!
Собаки эхом повторили ее зов, Алекс встала и начала оглядываться, кружась на месте. Вдалеке ухнул филин, черная тень взмыла из облака кроны раскидистого дерева позади дома.
– Идем в дом, – сказала Алекс и покатила велосипед к крыльцу.
Она прислонила его рядом с хозяйским транспортным средством, еще раз присмотрелась к пустой дорожке, прислушалась к безмолвному дому.
Она очень хотела, чтобы он просто спал внутри, устав после рабочего дня – и тогда она уедет.
Уинстон потянул за петлю на дверной ручке, очевидно, предназначенную для собачьего способа отворить створку, грязный Бастер и шустрая Айрис прошмыгнули внутрь, затем вошла Алекс. Когда все оказались в темном зале, Уинстон громко тявкнул и сел у двери, подметая пол пушистым веником бежевого хвоста.
– Уильям!
Она не чувствовала его здесь. Дома никого не было.
– Где он? – обратилась Алекс к собачьей семье профессора Гатти.
Она зажгла свет, Бастер зевнул и улегся на лежак, оставляя грязные крошки вдоль траектории своего перемещения.
– Где вы моетесь? Бастер, мыться! Где мыться?
Джек‑рассел‑терьер склонил голову набок, Уинстон вновь подал голос.
– Ребята, помогите мне. Нельзя оставлять Бастера таким чумазым, он все перепачкает, – вздохнула Алекс Марло. – Где Уильям вас моет? Как он вас моет?
Она дождется Уильяма и никуда не уйдет, пока не убедится, что все в порядке. Уинстон подошел ближе и коснулся ее пальцев так, чтобы ладонь легла ему на нос. Затем он, словно указывая направление, повел ее к двери, наружу, шагая вдоль настила веранды к ряду мисок, ведер и ковшей. Здесь же висели чистые полотенца.
