Краски. Шаг в темноту. Часть 4

Пилот неподвижного транспорта помешал угли в жестяной коробке, отчего горсть алых искр взмыла к чернильным небесам, усыпанным яркими низкими звездами. Туристы переглянулись, ожидая продолжения рассказа.

– Девочкам пришлось самим выживать, выращивать овощи и зелень и отвозить их на рынок для того, чтобы сводить концы с концами. Они справлялись, но некоторое время спустя Роза стала замечать за своей сестрой странные изменения. Ампаро стала очень капризной и нетерпеливой, часто отлынивала от работы и ругалась с сестрой. Но часами проводила время в саду, нюхая цветы и разглядывая себя в отражении пруда. В один особо сложный день сестры поссорились, и Паро выбежала из дома, не желая продолжать разговор. Роза склонилась на колени перед алтарем и попросила у господа, чтобы отношение ее сестры к жизни изменилось, после чего вышла из хижины и направилась к реке искать беглянку. «Паро! Паро! Где ты, Паро?» – Звала ее сестра, но та не отзывалась. Вдруг она увидела крупный бутон неизвестного цветка, который медленно раскрылся. Внутри него оказалось красивейшее существо, неизвестное никому ранее, оно вспорхнуло и пролетело мимо изумленной Розалины. Сердце девушки забилось, и она побежала за ним, выкрикивая «Паро! Паро!» Народ так и назвал это изящное красочное существо, влюбленное в цветы – паро‑паро.

Тишина повисла в воздухе. Даже свист птиц на секунду затих, но тут же разрезал воздух с новой силой.

– И все? – Удивилась Мелани, глядя круглыми блестящими глазами на рассказчика.

– Да, – согласился тот.

– Как она могла бросить сестру одну? – Дрогнувшим голосом вопросила она, словно филиппинец был заодно с непослушной бабочкой.

– Бог исполнил молитвы Розалины, – пожал плечами рассказчик. – Иногда мы хотим того, чего сами не понимаем до конца.

Темная влажная ночь окутала их мраком. Где‑то там вдалеке мерцали огни такого близкого и такого недоступного Лусона, а в особо тихие мгновения даже доносились звуки клаксонов машин, едва слышных в паре миль от их источников. Мелани сидела, отрешенно уставившись в костер, а на ее щеках мерцали слезы. Мужчины сняли закипевший котелок с огня и принялись разливать воду по сухим пайкам.

– Ты в порядке? – Уточнил супруг, заметив ее растерянность.

– Как? Как она могла ее бросить, Оливер?

Слезы с новой силой хлынули по ее лицу, но супруг лишь развел руками. Ее недоумение не утихло ни к готовности ужина, ни после него. И даже, засыпая в надежных руках своего мужчины, Мелани не могла выкинуть из головы историю о близнецах, так сильно ранившую ее в самую душу.

 

07

 

Утро буквально набросилось на его уши оглушительными воплями птиц. Они вырывали мозг из его головы своим ором, едва ли напоминающим пение. Пернатые явно делили что‑то в кустах за их лежбищем, отстаивая свои права на лучшую жизнь, причем, все одновременно. Оливер открыл глаза и сел на подстилке. Его спутники мирно спали, а там, где вдалеке мерцал огнями Лусон, начала нежно зеленеть заря. Он, стараясь не шуметь, выбрался из их временного ложа и отошел за скалу отлить, а, когда вернулся, Мелани уже сидела на буром одеяле, сонная и встревоженная.

– Ты в порядке? – Поинтересовался он тихонько, чтобы не разбудить их проводника.

– Не выходит из головы вчерашняя легенда о сестрах. Разве могут близнецы быть такими разными?

– Не знаю, Мел, я – единственный ребенок в семье, мне сложно говорить что‑то о братьях и сестрах. Ты вспомнила Эмму?

Судя по реакции супруги, он попал в самый эпицентр ее боли. Ее лицо сперва побледнело, а потом слезы полились тихим горячим потоком по ее щекам.

– Видимо, бессознательно, – промолвила она и зависла безэмоциональным взглядом где‑то в районе горизонта.

Оливер присел рядом и обнял свою жену, однажды оставшуюся из троих детей строгих родителей в гордом одиночестве. Вскоре, конечно, сбежала и она, но перед этим лишилась ни одной пинты крови, выпитой ненасытной мамашей.

Таких их, потерянных и обнявшихся, и застал розовый тропический рассвет. Солнце лизнуло теплыми лучами маковку скалы, с которой они вчера лицезрели закат, поползло к кустам с неугомонными птицами и вскоре коснулось влажных щек женщины. Под его заботливыми светящимися лапами Мелани начала потихоньку приходить в себя и делать шаги к миру, так жестоко ранившему ее хрупкое подростковое сердце разлукой с сестрой.

Шорох с соседней подстилки притянул их взгляды. Мануэль сел на коричневом одеяле и потер глаза. Он бегло оценил обстановку с американскими туристами и приближающимся морем, и, улыбнувшись им, бодро вскочил на ноги.

Вскоре затрещал костер, обещающий горячий завтрак и ароматный чай. Мелани начала плавно включаться в жизнь, доставать какие‑то вещи из сумки и готовиться к новому дню. Пока подкрепившиеся мужчины справлялись с накрененным самолетом, она причесалась и привела себя в порядок, ополоснула в соленой воде посуду и собрала ее в холщевый мешок. Тяжелые ватные подстилки скрутились в упругие рулики в ожидании, когда их унесут назад в недра застрявшего транспорта, как и жестяной короб, служивший им костровищем в этом странном путешествии.

Волны вернулись к десяти утра. Женщина до этого времени мирно плавала и загорала на еще не разогревшемся песке, а ее спутники откапывали шасси их шаткого железного друга. Возле побережья Лусона сновали редкие моторные лодки, разрезавшие ослепительную бирюзу морской глади белыми пенными дорожками, а в небе стали появляться первые береговые парашютики, под которыми болтались особо ранние пташки‑туристы.

– Ну, вот и все. Готово! – Сообщил ей супруг, вытирая перепачканный песком лоб тыльной стороной руки. – Как ты?

За его спиной мирно плавало на отмели их транспортное средство, готовое к эксплуатации. Улыбчивый филиппинец скромно стоял поодаль, готовый вернуть туристов ближе к цивилизации.

– Прекрасно! – Сообщила она и встала с песка.

От утреннего расстройства не осталось и следа. Его богиня снова выглядела мирной и довольной, отдохнувшей и ласковой. Щеки Оливера, покрытые двухдневной щетиной, слегка чесались с непривычки, но в целом отречение от мира пошло им на пользу. Супруги погрузились в недра крошечного самолета, который тут же заскользил по воде, а позже – и по воздуху.

Знакомые ощущения вибрации тела, передающейся от мотора, трепет порывов воздуха в душистых волосах жены и утренняя прохлада, в поднебесье даже более выраженная, чем это могло быть приятно телу, вселяли в его сердце какое‑то умиротворение. Оливер откинулся на спинку шаткого кресла довольным котом и заключил в крепкие объятия, пожалуй, самую прекрасную и удивительную женщину в мире, настолько теплую и родную, насколько неизведанную и самобытную. Несколько минут полета – и впереди показались небоскребы Манилы, выросшие прямо из бирюзовой бухты.

– Я вернусь через три часа на это же место, – доложил пилот, которому пара за два совместных дня научилась верить на слово. – У вас есть возможность исследовать город, а у меня – заправить самолет.

На том и порешили.