Крик в горах

Я достаю из сумки зеркальце и смотрю на себя. Синяки под глазами от бессонных ночей за компьютером надёжно скрыты под слоями тонального крема. Кожа бледная с синевой, как обычно бывает у меня в такую пору года. Больше всего в своей внешности я люблю свой острый подбородок. Он визуально вытягивает лицо и делает его более утончённым. Губы сегодня вечером накрашены винной помадой, а волосы забраны сзади в тугой пучок. У меня тёмные брови и волосы, и сегодня я в простом длинном трикотажном чёрном платье на тонких бретельках. Общий внешний вид мой чем‑то напоминает испанскую танцовщицу, вот только подумавший так сразу поймёт, что ошибся, как только увидит, как я двигаюсь, потому что я хромоножка, коленный артрит не позволяет мне изящно ходить и танцевать.

Официант спустя минут пятнадцать приносит мой «Крик в горах». Оказалось, что это не очень привлекательный коктейль сине‑голубого оттенка с чёрной полоской посередине в высоком бокале, чем‑то напоминающем настольную лампу. Цвет у бокала почему‑то синий. Он показался мне холодным, неприятным, и на секунду передо мной обрисовалась сцена, где в недоступных и мрачных горах страшно закричал альпинист, когда его товарищ сорвался со скалистого уступа. Крик его разносится вокруг эхом, которое заглушает северный ветер и нескончаемая метель. «…Когда был рассвет», – услышала я обрывок фразы проходящей мимо высокой женщины с телефоном в руках. Официант продолжает мне сдержанно улыбаться и, будто показалось на секунду, задерживается у моего столика. Затем улыбка спадает с его лица, и он снова растворяется в сигаретном дыму зала. Я пробую коктейль. Он не сладкий, не приторный, не кислый, не обжигающий, но достаточно приятный, всего здесь в меру. Из алкоголя, конечно, сразу угадывается ликёр, и я обрадовалась, потому что крепкие напитки мне пить ещё сложнее, чем некрепкие. Поставив бокал – настольную лампу на место, я беру телефон, чтобы проверить, не написал ли друг, что задерживается. Сообщений по‑прежнему нет.

Я снова делаю глоток. Пробирающая до мурашек свежесть напитка вызвала перед глазами ещё одну картину: это морозный пар от дыхания альпиниста, который только что увидел сорвавшегося друга, перестал кричать и теперь просто тяжело дышит и не может до сих пор поверить, что это произошло. Мороз щиплет лицо, но он ничего не чувствует. Глаза застилают слёзы, горячие струйки текут по замёрзшему лицу. Альпинист снимает рукавицу и вытирает их. Удивительный напиток! Каждый новый глоток вызывает ассоциацию, сцену из этой страшной истории. Она будто неторопливо разворачивается перед моими глазами, нашёптывает мне своё продолжение.

Я обвожу глазами зал, и вдруг страх, как игла, как тысяча уколов, проходит по всей спине. Я вижу на себе взгляды всех, кто сегодня сидит в баре. Нет, это не могло мне показаться! В один короткий момент я заметила на себе пары внимательных глаз, которые уже через несколько секунд стали смотреть в другие стороны. Но я не могла ошибиться! В одну‑единственную долю секунды они все смотрели только на меня. Мужчина в галстуке, сидящий с молодым парнем, стал украдкой бросать на меня хмурые взгляды, а его спутник, затянувшись папиросой и слегка прищурившись, смотрит на меня в упор. Я отвожу глаза от него, и мой взгляд сразу встречается с взглядом четырёх парней за соседним столиком. Тот, который с татуировками, слегка, одними кончиками губ, мне улыбается, другой парень кашляет и с испугом смотрит на меня, но тут же отводит взгляд, а двое остальных смотрят на меня, усмехаются, отводят глаза, чокаются бокалами и быстрым движением выпивают их содержимое. Столик с девушками и одной женщиной не исключение: их красивые серые, зелёные и карие глаза внимательно осматривают меня, задерживаются на мне, а затем резко смотрят вверх, где светловолосый мужчина, свесившись с деревянных перил, чтобы меня было удобнее видеть, вдруг так подался вперёд, что на секунду потерял равновесие, но удержал себя от падения вниз. Мужчина‑еврей, возвращающийся из туалета, замирает на долю секунды на лестнице и глядит на меня вызывающе, распутно, зло. Я одёргиваю себя, когда понимаю, что руки держат бокал и сильно дрожат. Я делаю ещё один глоток.

– Нет! Не‑е‑е‑ет! Георгий! Георгий!

Злоба, как снежная лавина, накрывает альпиниста. Он злится на всех: на себя, что недосмотрел, на друзей, что смеялись, не верили в успех их похода и отговаривали, на организаторов, что неверно рассчитали пайки, на сорвавшегося друга, что плохо ел и был слаб в этот день, на его жену, что написала ему пару дней назад, что давно подумывает о разводе… Свидетелем его бесконечного горя был один ветер. Он не представлял, как будет об этом рассказывать на базе, не представлял глаза членов экспедиции. Солнце начало выглядывать из облаков, озаряя ослепительным, режущим светом холодные пики гор.

– Добрый вечер, мадам. Я вижу, вы одна. Может, позволите присесть с вами?

Я поднимаю глаза. Это рыжебородый мужчина в галстуке, сидевший напротив, стоит надо мной и выжидающе смотрит. От пережитых впечатлений последних минут я понимаю, что мне необходимо в уборную, чтобы ополоснуть лицо холодной водой и прийти в себя.

– Извините, мне нужно выйти. Я не настроена, не тратьте попусту вечер, – говорю я едва слышно, резко встаю из‑за столика и быстрым шагом иду в уборную. Мимо меня проходит официантка с подносом с наполненными бокалами. Посмотрев на меня, она вдруг теряет равновесие, спотыкается, поднос выскальзывает из её рук и с грохотом падает на пол. Официантка вскрикивает, но её заглушает звон стекла. Часть красно‑коричнево‑белых капель попадает на моё платье. Благо оно чёрное. Чертыхнувшись, я захожу в уборную и смотрю на себя в зеркало. Щёки горят, несколько прядей выбились из причёски. Я зажмуриваюсь и снова вижу картину: горная местность, снег, множество тепло одетых людей и несколько собак бредут по сугробам. В руках у них фонарики, они что‑то ищут. Возможно, того альпиниста. Лица их задумчивы и сосредоточенны. Собаки тщательно обнюхивают землю, вдруг одна останавливается, лает и быстро‑быстро начинает рыть передними лапами снег. Я буквально подползаю к умывальнику, включаю воду, и её холодное прикосновение к лицу приводит меня в чувство. Вдруг дверь кабинки открывается и оттуда выходит женщина в белом платье, которая сидела за столиком неподалёку. Она смачно выругалась, глянула на меня, замешкалась, но тут же прищурилась и спросила каким‑то неестественно льстивым голосом: