Ландскнехт. Во сне и наяву
Юная де Лавега входила в тот возраст, когда благородные сеньориты выходят в свет, и ей требовалась наперсница её возраста или чуть старше. Габриэлла, как никто другой подходила на эту роль. Будучи старше Долорес на четыре года, она была, что называется девушкой голубых кровей, из рода пусть и обедневшего, но благородного.
Помимо славных предков, Габриэла была обладательницей стройной фигурки, симпатичного личика и, что самое главное – обладала безукоризненными манерами. Что в глазах отца Долорес, было весомым аргументом. Так, де Ариес оказалась в окружении взрослеющей де Лавега.
И вот третьего дня она пропала. Ушла в кирху помолиться и не вернулась. Но это не самое худшее. Вместе с ней пропала реликва де фамилиа[1], которая передавалась в семье Долорес от матери к дочери, уже на протяжении десяти поколений.
– Вы считаете, что это именно донна де Ариес взяла эту вещь? – Роланд, до этого бесстрастно изучавший стол между ними, посмотрел на Долорес.
– Я… – девушка нервно поправила прядь волос, выбившуюся из причёски. – Я не знаю, что думать. Габби… Габриэль не способна на воровство, она… она честна до…, я не знаю человека более правдивого, чем она. А тем более, чтобы что‑то украсть… – сбивчиво говорила она. – Может, её заставили? Я не знаю!
– Хорошо. – Роланд усмехнулся наивности девушки и решил зайти с другого конца. – Предположим, что это не она. Скажите, сеньорита Долорес, с чего вы решили, что де Ариес пропала? Может быть, она просто загуляла, закрутила роман, отправилась к любовнику или просто се энаморе[2]? И потеряла счёт времени? Тем более что она взрослая и свободная женщина, и никому не должна давать отчёта в том, куда и насколько она уходит.
– Нет, что вы, сеньор Муэрто, – глаза де Лавега от такого предположения вспыхнули огнём, – Габби не такая, она честная женщина. У неё есть жених, они помолвлены, и даже день свадьбы назначен. Она любит своего жениха! Вы бы видели, как горят её глаза, когда она про него рассказывает. Габби, конечно, могла пойти к нему, – при этих словах Долорес покраснела и опустила глаза, – такое уже бывало, но сейчас его нет в городе.
Святая простота, думал Роланд, рассматривая прекрасную донну, – при всей её гордости, красоте и железе в характере, она смущается, когда речь заходит об ми энканта ла сераниа[3].
– Где же это весьма достойный сеньор, и кто он, кстати?
– Сеньор Кабреро в отъезде, с торговой миссией, где‑то в Алисии.
– Сеньор Кабреро? – переспросил Роланд, – Хоакин Кабреро?
– Да, – удивлённо ответила Долорес, – Вы его знаете?
– Нет, – Роланд улыбнулся, – слышал что‑то.
Хоакин значит Кабреро, Хокки Брибон[4], как его прозвали в злачных местах ночной Оливы. Большой любитель подростков, малолетних девочек и крепкой граппы, а также азартных игр, с хорошо подвешенным языком и очень красивый, ну‑ну. Такой и впрямь мог подбить девушку на кражу, особенно если она влюблена в него до умопомрачения, но Хоакина и вправду не было в Оливе. Вот только отправился он не в Алисию, и, уж конечно, не по торговым делам. Насколько было известно Роланду, сей «доблестный идальго» отправился навести шороху в публичные дома Талии.
– Н‑да, – произнёс он вслух, – весьма достойная кандидатура для прекрасной донны де Ариес.
– Мне кажется или в ваших словах я слышу иронию? – Долорес выпрямилась, хоть казалась куда больше – её осанке позавидовала бы сама королева Альбанских островов, и сурово свела красивые брови на переносице.
– Ну что вы, сеньорита де Лавега, как можно, вам просто показалось. Как давно они спя… хм, помолвлены?
– Полгода.
– Хорошо.
Роланд замолчал, обдумывая услышанное. Отпив ещё глоток чудного, терпкого Альенского, он произнёс:
– Скажите, а слуги не пропадали из вашей асиенды? Может быть, кто‑нибудь из обслуги ведёт себя не так как всегда, нервничает, ну, что‑нибудь такое?
– Нет, – задумчиво ответила Долорес, – слуги на месте, никто не пропадал и даже не отлучался, а поведение… я не замечала изменений в их поведении. Нет.
– Хорошо, донна де Лавега. Я понял вас и займусь вашим тема сенсибле. И насколько я понимаю, ваш отец не в курсе произошедшего?
– Нет, и я бы не хотела, что бы он что‑то узнал.
– Это, само собой разумеется, только ему всё равно придётся рассказать об этом, если сеньора де Ариес и ваша семейная реликвия не найдутся. Вы это понимаете?
– Прекрасно понимаю, – молодая Де Лавега побледнела, но смотрела твёрдо и решительно, – в этом случае я всё ему расскажу.
Роланд кивнул.
– Надеюсь, о нашем маленьком разговоре вы ему не поведаете?
– Безусловно.
– Отлично. Вы, кстати, так и не рассказали, что конкретно пропало.
Долорес де Лавега кивнула.
– Крест. Четырёхконечный. Перекладины в виде вытянутых ромбов. Вертикальные – длинней горизонтальных. Основание отлито из серебра, лицевая сторона выполнена из бирюзы, голубой, как весеннее небо. В центр креста – круг с изображением змея, кусающего собственный хвост, залитый прозрачной смолой. Размер чуть меньше моей ладони.
Девушка продемонстрировала Роланду затянутую в перчатку ладошку.
– Выглядит, конечно, грубовато, но ему Бог весть сколько лет. По мнению ювелира моего отца – не менее пятисот. Его ни с чем не спутать. Увидите, сразу узнаете.
Роланд, молча смотрел на Долорес, на всём протяжении разговора его не покидало ощущение, что девушка что‑то недоговаривает. Но, несмотря на все сомнения, он решил помочь ей, не сам, конечно, а отрядить на поиски пару толковых и преданных лично ему парней – пускай поразнюхают. Хорошим расположением таких высокопоставленных персон в наше время не разбрасываются. И в случае удачи молодая де Лавега будет ему должна.
– Я займусь вашим делом, донна, скажите, как мне с вами связаться, если… когда у меня появятся новости?
Девушка нахмурилась, о чём‑то размышляя, об обратной связи она явно не подумала. Наконец, произнесла:
[1] Реликва де фамилиа – фамильная реликвия.
[2] Се эноморе – влюбилась.
[3] Ми энканта ла сераниа – любовная близость.
[4] Брибон – шалун.
