Ландскнехт. Во сне и наяву

– Когда я уходил, они, судя по звукам, ходер[1] этих милашек.

– С ними никого больше не было?

– Кого именно? – осторожно уточнил Проныра.

Роланд пожал плечами:

– Мужчин, женщин?

– Малец мой, вы его не знаете, Сезаро Курси[2] зовут, пока они жрали, пошарил в комнате, там никого не было.

– Надеюсь, осторожно? – Нахмурился Роланд.

– Конечно, просто заглянул, ничего не трогал.

– Ладно, наблюдай дальше. Послание помнишь, где оставлять?

– Обижаете сеньор, Проныра на память никогда не жаловался. У старьёвщика Федерико. Так я пошёл?

Роланд кивнул.

Джозе одним большим глотком допил вино и исчез.

Ну что же, пожалуй, визит к прекрасной Изабелле можно и не отменять, вот только переодеться надо.

Роланд сидел в изголовье кровати, всем телом откинувшись на стену, обитую толстым гобеленом. На шерстяном полотне родом из жаркого Хешара были изображены лев и львица, слившиеся в любовном экстазе, и любовался Изабеллой, спящей у него в ногах. Смотреть на любовницу мог бесконечно. Гладкая и чистая, ни родинки, ни пятнышка, кожа, очень светлая для коренной уроженки Спании. Те были смуглы, черноволосы и темноглазы, по плечам же сеньоры де Льгадо водопадом струились густые тёмно‑русые волосы, а глаза были изумительно прозрачного, как озёра, родины Роланда, серо‑голубого цвета. Изабелла была безупречна, только чуть более худа, чем нравилось Роланду, но это была сущая мелочь, на которую не стоило обращать внимания.

Лет семь назад он не мог и подумать, что у него будет любовная связь с одной из прекраснейших женщин Оливы, и по совместительству женой одного из столпов города. Того самого, возле дома которого горничная Долорес де Лавеги видела Габриэллу де Ариес в обществе Гая Мертвеца и Хесуса Волка, двух скользких и очень опасных наёмников, неизвестно на кого работающих. Или после рассказа Долорес известно? Вряд ли. Сантьяго де Льгадо был, конечно, именит, богат и обладал достаточной властью, чтобы стереть Роланда в порошок, ну или как минимум попытаться это сделать, узнай он о его связи с собственной женой. Но, к счастью, он был так же глуп, как и богат. Так что вряд ли де Льгадо мог стоять в тени этой интриги. Кто‑то другой манипулировал и компрачикос, и Роландом, и человеком, отдававшим приказы Роланду. А это наводило на кое‑какие мысли, надо сказать, очень нехорошие мысли, настолько нехорошие, что Роланд гнал их от себя, до тех пор, пока у него не будет информации больше чем сейчас, или пока наёмники не начнут действовать не по плану, не по его, Роланда, плану.

Гнать‑то он их гнал, да только мысли упорно вертелись вокруг того, во что он влез, согласившись помочь сеньорите де Лавега. И как связаны два бывших ландскнехта и один правящий дом, точнее – два, если считать де Льгадо. Ничем хорошим, безусловно, для него такая связь эта связь закончиться не могло. А если принимать во внимание заканчивающийся четвёртый период его жизни, то всё могло обернуться куда как хуже, чем Роланд мог подумать.

Изабелла шевельнулась и, чмокнув во сне губами, перевернулась на спину, открыв его взору маленькую грудь с острыми сосками и аккуратно подбритый тёмный пушок внизу живота.

Мысли Роланда мгновенно перескочили с наёмников на женщину, лежащую у его ног. Пламя страсти вновь зародилось у него в животе, и он уже почти решил разбудить любовницу, чтобы контюа су люча де амор[3], но Изабелла, вновь причмокнув, совсем по‑детски – еле слышно и трогательно, свернулась калачиком, так что он видел только скрещённые изящные лодыжки и тонкие руки, обхватившие колени. Остальное скрывали волосы, словно покрывало накрывшие женщину.

Пусть поспит, решил Роланд, да и он пока не набрался достаточно сил, чтобы доставить ей настоящее удовольствие. Надо ещё передохнуть. Дьявол! Это не женщина, а вулкан страсти.

Роланд с трудом отвёл взгляд от спящей Изабеллы. О чём он думал? Ах да! О девятилетних отрезках его жизни, заканчивающиеся крутым поворотом в его судьбе, иногда хорошим, иногда плохим.

Раньше он об этом не думал, он вообще не любил философствовать, предпочитая действовать, а не размышлять. Но его нынешняя, скажем так работа, не сказать, что была слишком спокойной, но оставляла достаточно времени для размышлений. Да и сеньор Альваро служивший у Роланда писарем, бывший пастор небольшой деревенской церкви, расстриженный за пьянство, лет эдак десять назад, любил философские диспуты. Он же и пристрастил Роланда к чтению, благо библиотека, оказавшаяся в его распоряжении, была весьма богатой.

После прочтения одного весьма занятного манускрипта под называнием «Течение времени и человек», некоего Ласто Симонского, Роланд обратил внимание на эти девятилетние отрезки своей жизни и резкие жизненные повороты в конце этих отрезков.

Первый такой отрезок – счастливое и безоблачное детство, закончился вторжением ландскнехтов в его родной город и смертью родителей.

Второй продолжался до тех пор, пока его не приняли в роту Мертвоголовых. Роланд вздохнул: о тех годах он особенно не любил вспоминать. Три года жизни в сиротском приюте, из которого он несколько раз безуспешно сбегал. Затем, когда ему исполнилось двенадцать, четыре года скитаний по дорогам Вейцари, Утенберга, Инеции и Талии. За это время он стал настоящим человеком дороги и наконец, в шестнадцать, добавив себе при найме пару лет, поступил на службу в войско приграничного Ижона, там как раз готовились к войне с соседями и набирали в войско всех подряд, лишь бы будущий воин мог удержать в руках копьё. Через два года почти беспрерывных приграничных стычек, заматерев и набравший армейского опыта, он прошёл соискание в роту ландскнехтов и стал Мертвоголовым.

Так начался третий период – полный крови, боли, азарта и женщин. Оный закончился ровно через девять лет. Тогда, когда он ушёл из отряда, чтобы оказаться далеко от земель, где хозяйничала рота Мёртвой головы.

Четвёртый отрезок, самый наверно спокойный, если не считать детского периода, начался после недолгих скитаний Роланда, когда он осел в благословенной Спании. Стране, славящейся своим вином, благодатным климатом и жарким морем. Где женщины были столь же красивы, как и горды, а мужчины щедры на дружбу и свару, затеваемую по любому пустяшному поводу. Стране, давно не знающей войн и ничего не слышащей о чуме под названием ландскнехты. Вот и этот период подходит к завершению. Что ему несёт следующий и будет ли он?

[1] Ходер – трахать.

[2] Курси – пижон.

[3] Контюа су люча де амор – продолжить любовную схватку