Леон

Когда нам удается отмазаться от маминой компании и выдохнуть в стороне, к нам с Келли направляются братья Голденштерн. Не знаю почему, но мне тут же хочется уменьшиться в размерах, или спрятаться за одной из декоративных колонн, расположенных в большом зале. Но внутренняя гордость не позволяет демонстрировать свою нервозность и так откровенно тушеваться, несмотря на то, что приближение Леона всегда на меня влияет подобным образом.

Я просто не могу находиться с ним рядом. Хочу убежать немедля. Раствориться. У меня начинается какой‑то нелепый тремор, появляется острое желание отвести взгляд. Я словно нахожусь под воздействием его тяжелой, густой и темной энергии, проникающей через поры на моей коже. Отравляющей меня, запускающей мощнейшую интоксикацию в организме.

Этот молодой человек определенно наделен способностью забираться под кожу. Не прикасаясь.

– Ну как прошел турнир? – как только братья подходят к нам, сестра льнет к Лео, аккуратно взяв его под руку. Естественно, публичное выражение бурных чувств запрещено, все в рамках этикета. Я стараюсь не смотреть в глаза Леону, он в свою очередь ведет себя так, словно меня здесь нет. Все внутри вспыхивает от ярости и обиды, потому что он – единственный мужчина, который всегда и везде меня игнорирует.

Обычно все парни с благоговением на меня дышат, а тут… тоже мне, царь зверей. Скорее зверь с энергетикой хищника.

В тот момент, когда я обращаю внимание на Драгона, нарушающего правила хорошего тона и погрузившегося в телефон в эпицентре светского мероприятия, Леон вдруг бросает в мою сторону фразу, смысл которой не сразу до меня доходит:

– Могли бы вы принести мне шампанское? – мужчина кидает на меня мимолетный взгляд. Даже не задерживает его. Словно я пустое место.

Он что, действительно принимает меня за официантку? Или издевается? Да, у меня серое платье и белый корсет, который можно принять за модный фартук… но только если ты слепой мудак с завышенным чувством собственной значимости!

– Леон, ты прикалываешься что ли? – игриво хихикает Келли, обходя его, берет его за вторую руку, явно пытаясь пометить свою территорию.

У меня все внутри настолько закипает, что я не могу сдерживать свои эмоции. И этот… павлин смеет делать вид, что меня не знает.

Меня, Эмилию Моран!

Стиснув зубы, я ловлю взглядом официантку, как раз проходящую мимо меня. Все происходит мгновенно. Я рефлекторно хватаю изящный бокал с игристым шампанским с подноса и резким движением выливаю содержимое на Леонеля Голденштерн. Плюю сладкой жидкостью прямо в бесцветные глаза, в холеную и аристократичную рожу. Жидкость, что скоро станет очень липкой, стекает по его шее, рубашке, по дорогому серому костюму, сшитому на заказ.

Адреналин в крови зашкаливает, подобное поведение – недопустимо на светском мероприятии, и я уже вижу, что привлекла внимание закрытой прессы. В «большой мир» это не попадет, но по специальным каналам среди элит быстро распространится.

Все взгляды прикованы ко мне.

А у меня перед взором все расплывается, будто я снова теряю зрение.

Я родилась с ужасной способностью видеть, и если бы не операция в детстве – могла бы ослепнуть.

Кажется, это случилось сейчас из‑за нервного напряжения.

Звук тока крови в ушах перекрывает охи и вздохи присутствующих.

Я чувствую, что Леон, наконец‑то смотрит мне прямо в глаза. Впервые за долгие годы.

Ура. Наконец‑то я заставила тебя посмотреть на меня.

Меня всю трясет, мир мгновенно переворачивается.

Я не могу дышать, ощущая дикую скованность в грудной клетке.

Внимание, внимание. На светском гала‑ужине зарегистрирована первая в мире смерть от стыда и позора.

А знаете… мне ни капли не стыдно. У меня есть характер. Давно нужно показать всем свои зубки, в том числе матери и отцу. Мне выпал отличный шанс сделать это публично.

И плевать, что во мне кричат эмоции, а не здравомыслие.

– Я случайно. Плохая из меня официантка, – пытаюсь отшутиться я, пожимая плечами.

Вы только посмотрите на него. Сам царь явил свои эмоции этому миру – впервые я вижу подвижность мимики на лице Леона, из‑за затекших в глаза капель шампанского, ему пришлось закрыть глаза и поджать губы.

– Ты же леди! Дорогая, что на тебя нашло?! – в наш кружок встревает мама. – Леонель, она случайно… она не хотела…

– А вот и хотела! – заявляю во всеуслышание, привлекая к инциденту еще больше внимания. – Никакая я не леди! – вдруг вспыхиваю еще больше, злясь на то, что мама извиняется перед Голденштерн. – До леди мне как до луны, – рывком распускаю волосы, швыряя на пол шпильки из пучка.

Отчаянно пытаюсь снять с себя корсет. Быстро не получается. В нем уже невозможно дышать. Хочу содрать с себя кожу, а не платье.

Я как будто бы за последние пару минут стала больше, шире. Все еще не отдавая себе отчет в непозволительных действиях, просто покидаю мероприятие, стуча каблуками по мраморному полу.

Бегу прямо по длинному коридору и буквально срываю с себя корсет, умудряясь предварительно ослабить его.

Врываюсь в свой зал для танцев, и избавляюсь от платья, оставаясь в утягивающем боди. Обычно в таких танцуют балерины, но я использовала его для того, чтобы влезть в своей наряд.

Злость переполняет меня, словно закипающий яд, отравляющий каждый атом крови. Голосовой командой я включаю музыку и, чувствуя, как слезы душат и подкатывают к горлу, перехожу на экспрессивный танец. Я не думаю о хореографии, о том, как правильно тянуть носок или ставить пятку. На сколько градусов должно быть развернуто колено в плие, и насколько высоко я прыгну в шпагате.

Ни единой мысли, только движения, отражающие мое внутренние состояние.

Я – восстание. Я – мятеж. Я – непреодолимая стихия.

Наступит день, когда я трансформирую все правила и традиции.

Я стану первой королевой, но только для того, чтобы установить свои.

В момент наивысшей точки эмоционального напряжения, выходящего через тело, я слегка подворачиваю ногу и падаю на паркет. Острая боль простреливает лодыжку, слезы выступают из глаз. Я все еще могу шевелить суставом, значит, это не перелом.

Возможно, сильный вывих. Черт.

Спустя пару минут, неприятные ощущения утихают, и я осознаю, что скорее просто не так встала в позицию. Нога шевелится, и легко отделалась.

Но падение стало последней каплей за день.

Зареванная, измождённая и замученная я поднимаю взгляд в зеркало, вглядываясь в свое отражение. Тоже мне, бунтарка и мятежница. Это провал, родители мне всю голову выклюют из‑за этого инцидента.