Лето в пионерском галстуке
Актеры пока плохо ориентировались в сценарии: кто‑то выучил половину реплик, кто‑то читал по бумажке. Целостной картины не выходило, но для третьей репетиции и так было неплохо. Вот только Володя никак не успокаивался – оставалось несколько незанятых ролей: бабушки сестер Портновых, двух девочек и одного парня из «Юных мстителей», нескольких немцев, а еще массовки – солдат и деревенских жителей!
– Так, – Володя высунул нос из‑за тетрадки, – «Юные мстители» все здесь? Ну те, которые пока есть…
По его приказу на сцене выстроились в ряд Настя, Алена, Олежа и Васька. Ульяна уселась за стол.
– Отлично, – кивнул худрук. – Слушаем все, а «Мстители» в первую очередь. Ребята, помните, что этот спектакль не только о Зине, но и о вас. Вы – центральное звено и будете в фокусе на протяжении всей истории. Даю общие вводные, будьте внимательны, не подведите. Итак. Вы – подпольщики, вы – герои, причем герои юные, ведь, как всем известно, «Мстители» были немногим старше Юры, Маши, Ксюши и остальных… Этим их подвиг тем более велик. – Две «остальные» насупились и что‑то обиженно забурчали; Володя, не слыша их, продолжал: – Да, дети того времени были не такими, как мы. Их родители воевали и побеждали в Гражданскую войну, ребята сами хотели и даже стремились воевать. Мы – легкомысленные, они – нет. Так что халатности не потерплю. Петлицын, ты меня слушал?
Володя глянул так сурово, что Васька выпучил глаза.
– Да‑а‑а… – ответил он осторожно.
– Внимательно?
– Очень.
– Повтори, что я сказал, – мучил его Володя, и поделом: на прошлой репетиции Васька так разбаловался, что едва ее не сорвал.
Петлицын печально вздохнул и забубнил, кривляясь:
– Мы – партизаны, мы стремимся на войну! А ты не потерпишь халатности и все такое…
– Будь серьезнее, Петлицын! Мы тут не комедию ставим.
– Ладно‑ладно…
Володя сокрушенно покачал головой – видимо, этот ответ его не удовлетворил, но тратить общее время на одного Петлицына было слишком расточительно, и худрук перешел к делу:
– Все готовы? Юр, а где карта? Давай, клади скорее на стол.
Круглый столик располагался чуть левее центра сцены. По периметру ребята расставили скамейки, какие‑то чемоданы, одежду, посуду и даже самовар – словом, предметы обстановки жилой избы – штаб‑квартиры «Юных мстителей».
– Товарищ главнокомандующий, есть «карту на стол», – отрапортовал Юрка и сел в зрительское кресло рядом с Володей.
– Эх… – Тот разочарованно цокнул языком. – Не нравится мне изба. Надо больше флагов и плакатов.
– Больше? – Юрка фыркнул и принялся перечислять: – «Смерть фашистской гадине», «Родина‑мать зовет», «Завоеваний Октября не отдадим»… Мало, что ли? К тому же рано еще думать о декорациях…
– Нет уж. Сейчас самое время подумать об этом! Если нужное не найдем, придется рисовать.
– Володь, ну это же нелогично! Они же подпольщики! Нормальные подпольщики не станут хранить и тем более развешивать по штаб‑квартире всякую агитацию. Они же на оккупированной территории, тут фашисты каждый угол обос… спали.
Володя стремительно поднялся на ноги. Зашипел, не дав Юрке закончить фразу, надулся – хотел то ли ввязаться в спор, то ли молча дать затрещину, но между парнями втиснулся толстячок Сашка.
– А ты откуда взялся? – опешил Володя.
– Пришел, – бесхитростно пропищал тот. – Володя, а почему Петлицын играет Женю Езавитова? Его ведь я должен был…
– Потому что, Саня, ты своими полетами и прогулами не оставил мне выбора, – строго ответил худрук.
– Ну можно я тогда буду Николая Алексеева играть?
– Нет, для этой роли нужен мальчик лет двенадцати.
– А что мне тогда делать?
– Саня, ты очень красиво лежишь и стонешь… – задумчиво протянул Володя.
Все вспомнили, как Сашка валялся кулем, раскинув ноги и руки в стороны, и захихикали. Один худрук был серьезен:
– Когда «Юные мстители» подорвут водокачку, ты будешь играть умирающего фашиста.
– Но…
– Зато главного, Сань! Хм… – Володя почесал переносицу и тычком поправил очки. – Так, ладно, поехали. «Мстители» стоят вокруг стола, смотрят на карту, готовят диверсию. Настя, начинай! Первая реплика про вражеский эшелон на железной дороге… ***
Когда репетиция закончилась и дети разошлись по отрядам, Юрка наконец остался с Володей наедине и выдал то, о чем думал с самого первого дня:
– Я понимаю, что Маша только «Лунную сонату» и умеет играть, но она тут ни к селу ни к городу.
– Не скажи! – парировал тот. – Соната отлично идет фоном.
– Нет! – Юрка вскочил с кресла и выпалил на одном дыхании: – Володь, ну какая любовная лирика в патриотическом спектакле? Ты понимаешь, что такое «Лунная соната»? Это ноктюрн, это концентрация грусти, в нем до того много любви и одновременно несчастья, что совать его на фон в спектакль про партизан – просто… просто… вообще не то!
Выдохнув тираду сплошным потоком, Юрка будто сдулся и упал обратно в кресло. Володя уставился на него, удивленно изогнул бровь, но ничем не прокомментировал такое эмоциональное заявление, только спросил:
– И что ты предлагаешь?
– «Аппассионату»… Погоди спорить, сейчас я все объясню. Во‑первых, это любимое произведение Ленина, во‑вторых…
– Она же сложная. Кто ее сыграет?
– Маша… – брякнул Юрка и только потом сообразил, что Володя прав: «Аппассионату» никто не сыграет, даже Юрка не смог бы. – Ладно, хорошо, тогда можно «Интернационал».
– Это как напоминание о подвиге Муси Пинкензона? [1]
– Ага, – подтвердил Юрка, обрадованный тем, что даже ассоциации у них сходятся.
– Хорошая идея, предложу Маше. Но «Интернационал» – это же гимн, он бодрый, победный, на фон не подойдет. Давай для фона все‑таки пока на «Лунной сонате» остановимся?
– Да говорю же, она сюда не подходит! Вот зачем тебе ноктюрн в начале? Зачем сразу и за упокой?
Юрка набрал полную грудь воздуха, собираясь снова выдать пулеметной очередью все, что думает о «Сонате», но его прервали.
[1] Абрам Владимирович (Муся) Пинкензон (5 декабря 1930, Бельцы, Бессарабия, Румыния – ноябрь 1942, Усть‑Лабинская, Краснодарский край, СССР) – пионер‑герой, расстрелянный немцами.
