Лето в пионерском галстуке

И они принялись переписывать, заменять слова с «р» на синонимы. Работы было не так и много, но она оказалась такой сложной для них, что за один день они продвинулись совсем недалеко и поняли: нужно больше времени. И тогда Володя спросил Юрку, не будет ли тот против, если он попробует отпросить его с тихих часов, но при одном условии – Юрка в это время ни на шаг от Володи не отойдет.

Юрка так обрадовался, что подпрыгнул на карусели:

– Конечно! Конечно хочу!

Мало того что он перестанет по два часа валяться в палате, не зная, чем себя развлечь, – это время будет только их с Володей, личное! Зачем он вообще спросил – ответ же очевиден. Но радость быстро угасла, стоило Юрке вспомнить строгий голос Ольги Леонидовны и ее нарекания: «Ребенок всегда должен быть занят делом, вожатый всегда должен знать, где он находится». Но вожатая у него Ира, а не Володя. Юрка поник. Отпустить оболтуса Конева с тихого часа? Как же! Это совершенно невозможно, зачем только Володя его дразнит?

– Текста у нас немного, – тем временем вслух размышлял Володя, – но это очень сложно и ответственно, важная роль все‑таки. Времени на вдумчивую переделку совсем нет, а сдать его нужно как можно скорее! Сам подумай, сколько часов нужно? Шесть‑восемь навскидку, но где их взять? Не во время же репетиций или тем более не во время работы с пятым отрядом.

– Да, но текст – это текст. Даже если дадут добро на переписывание, меня отпустить – совсем другая история. – Юрка совсем скис.

– Я тебе, наверное, секрет открою, но в нашем лагере есть дети, освобожденные на тихий час. Удивительное дело. В моем лагере никогда никого не освобождали, но, видимо, времена меняются. Потом, мне тебя давали не как актера, а как помощника. И вот теперь помощь по‑настоящему нужна. Лишить тебя соревнований, общественной работы или дискотеки они не могут, заставить писать во время репетиции – тоже, ты нужен мне.

– Мне кажется, что все равно не сработает.

– Я со старшим вожатым поговорю, а еще Лену попрошу поддержать, она же со мной работает, все видит и знает. – Володя, конечно, заметил перемену в его настроении и весело потрепал за плечо. – Попытка не пытка. Посмотрим, какой из меня дипломат.

И уже следующим утром на планерке Володе пришлось просить у Ольги Леонидовны разрешение забирать Юрку с тихого часа. А получить его оказалось ой как непросто.

Днем, шагая после отбоя к детской площадке, Володя, привыкший под окнами пятого отряда говорить тихо, почти кричал:

– Ты представляешь, Юр, полчаса этот вопрос обсуждали всем вожатским составом, еле уговорил. Ольга Леонидовна согласилась не сразу, но вообще‑то было видно, что она не особенно против – когда она против, гром гремит в ясном небе, – но спросила мнение старшего вожатого и для проформы остальных. Они покивали, мол, тоже согласны, и неудивительно – им не все ли равно, мне же текст переписывать? Тут вмешалась Ирина и как давай нести какую‑то околесицу, мол, наоборот, публичное выступление пойдет Олеже на пользу, якобы оно простимулирует его к тому, чтобы усерднее заниматься с логопедом! Я чуть со стула не свалился – это же бред и бред для Олежки опасный! И ладно бы она действительно так считала, ладно бы о нем заботилась, но ведь это не так. Она мне палки в колеса ставит!

Володя до сих пор не мог с ней помириться. Он несколько раз пытался извиниться, но Ира, не давая ему досказать, заканчивала разговор. Володя расстраивался и не раз грустно признавался Юрке, что разлад с Ирой его очень волнует. А на планерке, что бы там ни говорила Ирина, Ольга Леонидовна оказалась более чуткой к проблеме Олежи и все‑таки дала разрешение Володе.

– Правда?! Можно официально не спать?! – Юрка не мог поверить.

Они, как обычно, сидели на детской площадке. Юрка от радости ударил ногой по земле и закружил карусель. Пушинки одуванчиков до того момента парили над землей, лишь изредка поднимались выше колена и лезли в нос. Теперь, растревоженные ветром, они заметались по воздуху бешеным роем.

Разом, будто по команде, парни ударили ногами в землю и остановились. Пушинка попала Юрке в горло, он закашлялся и, ослепленный выступившими слезами, глупо хлопая глазами, заозирался вокруг и поразился красоте этого места. Он будто впервые его увидел. На земле белыми поломанными зонтиками кружили и лениво оседали на траву одуванчики. Зонтики на земле, и в небе тоже парили зонтики – неподалеку от лагеря был аэродром. Над «Ласточкой» каждый день пролетали белые самолеты, из них прыгали белые десантники, раскрывали белые парашюты и опускались вниз, учились приземляться. Смотрелось это нереально красиво. И как Юрка не замечал этого раньше?

Приглядевшись, он понял, что в этом месте красиво все – и Володя очень красив. Особенно сегодня, сейчас, когда сообщил эту прекрасную новость и вдруг, радостный, растрепанный и румяный, засмеялся так заразительно, что и Юрка захохотал. Он никогда не видел Володю таким счастливым. Юрка, наверное, и сам никогда не был так безотчетно счастлив – ему разрешили уходить с тихого часа, а это значит, что теперь они могут быть вместе сколько угодно времени. И с тех пор каждую свободную минуту они тратили на переписывание сценария – нужно было поскорее его закончить и отдать учить Олежке.

Но им все время что‑то мешало. Почти целый день выпал из‑за той самой Юли из пятого отряда, которая страшно хотела к родителям. У нее случилась такая истерика, что ее пришлось успокаивать обоим вожатым, педагогу Ольге Леонидовне и медсестре. А к вечеру Володя вымотался так сильно, что Юрка отпустил его вместо посиделки спать.

Второй выпавший день был родительским. Вдвойне обидно то, что прошел он сумбурно и быстро. А ведь Юрка, сказать по правде, ждал его не меньше, чем все остальные ребята. Вот вроде бы мама только обняла, как уже начался отрядный концерт. Только погуляли по лагерю, как уже обед. Только поиграли в «ручеек», как опять покормили. Только мама в команде с другими мамами затеяла соревнование по прыжкам в резиночки – взрослые против девчат, как уже пришла пора прощаться.

Всем, и взрослым, и детям, казалось, что они и парой слов не успели перекинуться с родными, Юрка не исключение, только про театр рассказал. Хотелось поделиться радостью, что он познакомился с замечательным парнем Володей и подружился так крепко, что теперь не знал, как без него и дня прожить. Мама бы, наверное, обрадовалась такой новости – наконец сын одумался, общается не с какой‑нибудь шпаной, а с настоящим комсомольцем. Но Юрка раскрыл рот и смутился, не зная, как правильно передать свои чувства и как вообще охарактеризовать их.

А что еще говорить маме? Кормят сытно, но не очень вкусно? Будто она сама не знает, как и что бывает в лагере.

Перед тем как сесть в автобус, мама чмокнула Юрку и осторожно спросила:

– Ты уже с кем‑нибудь подружился из девчат? Ни с кем меня не познакомил…

– Вот Ксюша, ее приглашу потанцевать, – ответил Юрка, сконфуженно тыкая пальцем в Змеевскую. Ему стало очень неловко. Мама ни разу до этого не говорила с ним о девушках.

К вечеру вымотался теперь он. Юрка, конечно, спать не пошел, но корпеть над сценарием ни желания, ни сил не было. И они с Володей просто сидели на каруселях и болтали о всякой всячине.

Зато за проведенное вместе время они успели подружиться по‑настоящему и иногда даже делились друг с другом личным. Но чаще они не болтали, а раскладывали тетради и бумажки на колени, склонялись над ними и начинали мозговой штурм. По крайней мере, пытались его начать.