Лето в пионерском галстуке

– Так… «борьба», «борьба»… – Володя задумчиво грыз ручку, проговаривая каждый звук и как бы смакуя «р». – «Бор‑р‑рьба»…

– Бой, битва. – Юра выдал пару синонимов и подавил чудовищный зевок.

Сегодня они засиделись. Солнце палило особенно сильно, Володя прятался в тени растущей рядом с каруселью черемухи и не высовывал оттуда своего – в чем Юрка убеждался раз от раза – красивого носа. Сам же Юрка весь день не снимал любимой импортной красной кепки. Его лоб вспотел, застежка больно давила на затылок, но Юрка стойко терпел неудобства, боясь даже в тени получить солнечный удар.

Несмотря на жару, работа спорилась: за этот тихий час они сделали больше, чем за два предыдущих дня вместе взятых. Но оставалось еще много. Юрка устал, шея и руки затекли – полчаса просидел почти не шевелясь. Но он не жаловался: это дело казалось ему куда более важным, чем какие‑то страшилки. Хрустнув шеей, он встал с каруселей и зашагал вокруг них, разминая затекшую спину.

– Да, «бой» – хорошо, – бормотал Володя, не отрывая взгляда от тетради. – «С врагом»…

– Бой с врагом, битва с недругом, неприятелем… Как‑то по‑дурацки звучит.

– И все с «р», – согласился Володя.

– Захватчик! – осенило Юрку, он остановился, значительно подняв палец вверх.

– Точно! – Володя выглянул из‑за бумаг, сверкнул очками и улыбнулся. – А… нет, подожди. В соседнем предложении «захватчик», и оттуда его нельзя убирать.

– Как это нельзя? А ну, дай посмотрю. – Юрка плюхнулся на сиденье рядом с ним и выхватил тетрадку.

Володя пододвинулся к нему и попытался заглянуть в листы. Достал ручку, хотел ткнуть ею в текст. Но Юрка, не подумав, оттолкнулся ногой, и карусель закружилась. Володю качнуло, он повалился на Юрку так резко, что жесткий козырек красной кепки больно ткнул Володю в лоб.

Листы медленно посыпались на землю и разлетелись на легком ветру. Провожая их взглядом, вожатый посмотрел на свои ноги и покраснел.

– Ой, – прошептал он. Лишь бросив взгляд вниз, Володя понял, что уже почти минуту держится за Юркину коленку, и резко убрал руку.

– И‑извини. – Юрке почему‑то тоже стало неловко. Он смущенно кашлянул и как бы между делом перевернул кепку козырьком назад.

– Как странно ты ее носишь. – Это замечание, как и делано бодрый тон Володи, показалось глупым.

– Я и не ношу. Ну, то есть ношу, но сегодня жарко, а сейчас пришлось, чтобы ты… ну чтобы не стукнуться… ну… – Он совсем замялся, а потом резко сменил тему: – А что, не нравится?

– Да нет, тебе хорошо. Челка так смешно торчит. Вообще, клевая кепка! И джинса у тебя тоже клевая, и поло. Я помню, ты так потрясно оделся на дискотеку… На которую так и не пошел.

– Ну да, это все импортное. – Юрка аж загордился собой – он никогда и не сомневался, что шмотки у него отличные.

– Где это богатство достал?

– У меня родственники живут в ГДР, оттуда привозят. А вот кепка, кстати, не немецкая, а вообще американская.

– Клево! – воскликнул Володя.

Польщенный, довольный собой Юрка принялся в подробностях рассказывать о происхождении своих любимых импортных вещей. Правда, о том, что джинсы у него так себе – не американские, а индийские, уточнять не стал.

– Там, в Германии, ты знаешь, не только одежда обалденная.

– Да, знаю, и техника тоже, и машины. Как‑то в журнале я видел такой мотоцикл!.. – Володя округлил глаза.

– В журнале… Да, журналы там такие, каких в СССР никогда не будет.

– Во даешь! Я ему про мотоцикл, а он про журналы. Не очень‑то на тебя похоже.

– Ты просто не видел их и не знаешь, о чем говоришь. Там тако‑о‑ое! – Юрка заговорщицки поднял и опустил брови.

– Ну что, что?

– Не скажу.

– Юра! Что за детский сад вторая группа? Говори.

– Ну хорошо, скажу, но по секрету, ладно?

– Честное комсомольское.

Юрка с прищуром посмотрел на него:

– Могила?

– Могила.

– Весной к нам дядя приезжал, всякого навез: шмотки, естественно, маме косметику, папе там кое‑что и журналы. Ну, обычные журналы, только на немецком, с одеждой и всяким в дом. Ну и вот. Вечером меня отправили спать, а сами закрылись на кухне. Мама быстро ушла, и дядя остался с отцом вдвоем. Моя комната как раз ближняя к кухне, там хорошо разговоры слышно… А тут они уже того, датые, заговорили совсем громко, так что я каждое слово разобрал. В общем, лежал я, слушал. Оказалось, что дядя и отцу журналов привез, только, кхм… других. А потом, когда остался дома один, я эти журналы нашел.

– И о чем там пишут? Антисоветское что‑то? Тогда такие журналы держать дома опасно.

– Да нет же! Я немецкий пока не так хорошо знаю, чтобы читать бегло. Да и текста там совсем не было, одни картинки. Фотографии. – Юрка наклонился к Володе так близко, почти касаясь губами уха, его голос опустился до шепота. – Женщин!

– А‑а‑а… Эм… Ну да, знаю, что есть такие журналы… – Володя отсел от Юры на расстояние вытянутой руки, но не тут‑то было – Юрка почти прижался к нему и захрипел в самое ухо:

– Они там с мужчинами… Ты понимаешь, с мужиками! Они там…

– Юр, не надо, я понял. – Володя снова отсел.

– Представляешь! – произнес Юрка восторженным шепотом.

– Представляю. Давай закроем тему? Это не для пионерлагеря все‑таки.

– Неужели тебе неинтересно? – расстроился Юрка.

– Если скажу, что совсем не интересно, то совру, но… это не зря запрещено, это очень, очень неприлично! – Володя поднялся и отошел на пару шагов.

– Слушай, там непонятное есть, Володь. – Юрка снова оживился. – Я кое‑что необычное видел… Вот ты старше и должен знать. Я одно хочу понять, взаправду ли там было сфотографировано или это, может, рисунок такой…

– Юра, – Володя метнулся к нему и прошептал на ухо, – это называется порнография! Ты находишься в лагере, я вожатый, и вожатый сказал тебе – смотреть такое нельзя, это разврат!

– Так ты и не смотришь, и я не смотрю. Я просто рассказываю, что там. Объясни, это просто неправильно, или невозможно, или, может быть, это ненастоящее?

– Черт возьми, Юра!

– Ну Володь… ты мне друг или как?

– Друг, конечно. – Володя покраснел и отвернулся.