Лето в пионерском галстуке

– Тогда скажи… Есть вот как обычно – тут все ясно. – Юрка взволнованно затараторил: – Но там на нескольких фотографиях показывали, как он ее не туда… понимаешь, а в то место… ну, на котором сидят!

– В стул? – Володя вроде бы пошутил, но лицо его было не просто серьезным, а злым.

– Ну перестань! Я только узнать хочу, так делать вообще возможно или нет?

– «Перестань»? – ядовито передразнил его Володя. – Юра, ты перегибаешь палку. Все, закрываем тему! Еще слово, и я уйду, и будет Олежка «плизывать к больбе с влагом», и я скажу ему, что все из‑за тебя!

Разговор прервался горном, оповещающим, что тихий час кончился.

– Тебе ведь и так надо уходить… – обиженно пробубнил Юрка. ***

На полднике, вполуха слушая возбужденную болтовню о предстоящей «Зарнице», Юрка маялся всего одним делом – жалел о том, что стал спрашивать Володю о таком. Володя даже не смотрел в его сторону, а если его взгляд случайно падал на Юркин угол столовой, выражение лица вожатого сменялось с серьезного на брезгливое. Или Юрке казалось? Все ему что‑то да кажется – например, что они с Володей стали настоящими, действительно близкими друзьями. Но теперь его реакция, лед в обычно теплом голосе доказали, что между ними могло быть все что угодно, только не дружба. Странная тоска охватила Юрку. Они вроде бы не ссорились даже. Так, повздорили, какая ерунда. Ерунда, а Юрке больно и стыдно теперь.

Задумчивый и печальный, он отправился на репетицию, по дороге посыпая голову пеплом: «Сам виноват. Вот дурак! С такими вопросами – к комсомольцу. И не просто к комсомольцу, а к такому оранжерейному, как он. Ну и зачем? Лучше бы спросил у ребят со двора. Они, может, и обсмеяли бы, но им хоть было бы интересно!» Пусть Юрка говорил о таком, но эта тема в первую очередь очень личная, а значит, он делился с Володей своим личным, вернее, пытался поделиться. Но куда уж ему, Коневу, обычному оболтусу, что общается со всякими хулиганами, до такой элиты, как Володя? Вот он его и оттолкнул, и пристыдил, а потом, как контрольным, добил этим взглядом. Не целился, а попал, Юрку аж качнуло.

Он вспомнил все это и остановился на полпути: «Почему я спрашивал об этом именно его? Для чего? Чтобы зыркал или чтобы понял? А еще говорит, что друг! Ага, как же! Врун он, а не друг! Друзья так уж точно не поступают!»

На площадке у эстрады, как всегда, было людно. Девчонки из второго отряда чертили мелками на асфальте какую‑то карту, рыжий ушастый Алешка Матвеев крутился возле них, что‑то им советовал и подсовывал мелки.

– Что это вы делаете? – окликнул его Юрка.

– Как что? К «Зарнице» готовимся. Вот, рисуем карту для главного штаба. Олька так здорово придумала: в главном штабе будет своя разведка, и мы на карте будем разведданные отмечать, где какой отряд.

– Так дискотека же сегодня вечером, карту затопчут.

– Это ничего, завтра просто обведем. Так ведь быстрее, чем с нуля рисовать, – затараторил Алешка. – А ты не хочешь к нам в разведчики?

– Не хочу.

Только Юрка отвернулся и сделал пару шагов к кинозалу, как Алешка вдруг оказался за спиной и схватил его за плечо.

– Конев, ну ты все‑таки подумай.

– Алеш, никто меня в главный штаб не возьмет, я со своими буду. Ты давай это… иди занимайся своими делами…

– Почему не возьмут? Возьмут, если попросишься. Попросись, Юр! У тебя вон какие ноги длинные, ты бегаешь быстро…

Алешка упрямо семенил за ним следом, норовя то ли подножку подставить, то ли под локоть схватить. Запыхался, сопел и топал, в общем, всячески старался обратить на себя внимание.

– Алеша, ну как же тебя много! – простонал Юрка. – Ладно, я подумал.

– Да? И что же?

– Дай мелок.

– На. – Алешка протянул коробку, Юрка взял один.

– Спасибо. Не пойду. Со своими буду.

– А мелок‑то тебе зачем?

– У меня кальция в организме мало, буду есть. О, тебя там зовут, слышишь?

– Да? Кто? Ой, Оля. Ну, я пошел, а ты все‑таки еще подумай.

Может, зря отказался от разведки? Бегал бы завтра по полю, нашел бы повод остаться с Володькой. Он ведь опять будет нервничать, что какие‑нибудь пухляки‑Сашки скатятся в траншею, поломают и ноги, и руки, и саму траншею. Конечно, вторая вожатая не оставит Володю в одиночестве, но совершенно точно, что Юрка тоже будет ему нужен, это совершенно точно, совершенно!

«Да больно надо! – запротестовала Юркина гордость. – Бегаешь вокруг него, суетишься, как Алешка, а ему все равно. Я ведь не ради себя с этими дурацкими страшилками и театром старался, а он только фыркает и поучает. Вот и обойдется! Никуда больше не пойду. Ни‑ку‑да! Тем более на репетицию. Нечего было так зыркать, пусть теперь сам возится со своим дурацким спектаклем, а я никуда не пойду!» – и не пошел. Развернулся на крыльце и дал деру обратно через танцплощадку к теннисным кортам, где по расписанию собирался играть первый отряд.

Кортов было целых два, плюс столы для настольного тенниса. Первый отряд во главе с Ирой Петровной присутствовал почти в полном составе – кроме Маши и девочек ПУК. Кто‑то играл в бадминтон, кто‑то болел, а кто‑то просто околачивался в обтянутой сеткой‑рабицей коробке корта. Юрка любил, навалившись спиной на сетку, качаться на проволочных ромбах и смотреть, как играют другие. Но сегодня он не планировал болеть, он планировал всех победить и выместить злобу на воланчиках.

Завидев его издалека, Ванька и Миха синхронно замахали руками, приглашая к себе в команду. Юрка‑то был игроком хоть куда, а вот эти двое ни разыгрывать, ни отбивать толком не могли, в их команду шел только тот, кто любил проигрывать. Юрка не любил, но и к другим ребятам проситься не стал, молча схватил ракетку и сделал подачу. Воланчик порхнул к соперникам и стукнул Иру Петровну по лбу.

– Извините! – выкрикнул Юрка.

Ожидая, что Ира Петровна тут же устроит ему нагоняй, он поостерегся делать новую, «чистую» подачу, но вожатая весело подмигнула и отвернулась.

После той сцены в Володиной комнате Ира сторонилась Юрки, а когда им приходилось бывать и делать что‑нибудь вместе, она становилась тише воды и ниже травы. Юрка, разумеется, не собирался никому рассказывать об увиденном, но, судя по ее ангельскому поведению, Ира считала, что он способен на кляузничество и шантаж.

Юрка дулся про себя: «За кого она меня принимает?» – но вслух даже не заикался. В конце концов, такое положение дел его устраивало: вожатая прекратила беспричинно делать из него виноватого и крайнего, и в итоге между Юркой и Ирой Петровной воцарился хрупкий и неловкий, но мир. Чего нельзя было сказать о ее отношениях с Володей.

Едва Юрка припоминал об этом, как в воображении тут же всплывала и расцветала всеми красками та отвратительная сцена в театре – Ирино белое лицо, дрожащие руки, слезы ярости в глазах и зло сощуренный Володя напротив. «Ох, не простит ему Ира Петровна, такое точно не простит…» – посочувствовал Юрка и тут же сплюнул досадливо – опять он вспомнил о Володе!