Лето в пионерском галстуке

Юра побрел в западный угол площади, к дорожке, по которой вожатые уводили младших пионеров после линейки. Дорога вела его дальше, к реке, но он стоял на месте и выискивал теряющуюся в траве тропинку. Ориентируясь больше на память, чем на то, что видели глаза, узнал развилку: слева виднелись очертания спортплощадки и корта, а справа, чуть подальше, можно было рассмотреть остатки корпусов малышни. Но Юра повернул обратно, на площадь, и направился в другую сторону, к эстраде и кинозалу. Он брел, озираясь на высокие деревья, и ему казалось, что все вокруг – какой‑то странный сон. Он вроде узнавал эти места: вон там, на возвышении, виднелись щитовые, а если пройти дальше, можно оказаться у кладовых. И, воскрешая в памяти картинки, переживал щемящее чувство – теплое и родное. Но в то же время к нему примешивалась горечь: все здесь стало чужим и незнакомым.

Вскоре он оказался на эстраде – месте, где началась его история, их история. Недолгая, но такая яркая, что согревала своим светом огромную часть его жизни.

Огороженная низеньким повалившимся забором танцплощадка с ракушкой‑сценой когда‑то была украшена красными флагами и расписными плакатами «Слава КПСС» и «Мы – юные ленинцы», старыми даже для Юриного времени. Под ногами валялся рваный, выцветший, грязно‑оранжевый плакат‑растяжка со стихами. Стоя на рваной тряпке, Юра посмотрел вниз. Прочел, что смог разглядеть: «Как повяжешь галстук, береги…» – и отвернулся. Справа от сцены традиционно висела одна из копий распорядка дня. Теперь единственная сохранившаяся строчка сообщала, что четыре тридцать – это время для общественно полезных работ. Слева, на самом краю танцплощадки, все еще высился Юркин наблюдательный пункт – величественная трехствольная яблоня. Когда‑то увешанная тяжелыми плодами и гирляндами, а теперь высохшая, искореженная и поломанная. На нее уже не удалось бы взобраться – рухнет. Впрочем, Юрка и раньше падал с нее – двадцать лет назад, когда по поручению вожатой вешал на дерево пестрые электрические гирлянды.

Это‑то и было его первым заданием, которое настигло в самом начале смены. Юрка и опомниться не успел. ***

После торжественной линейки он заселился в корпус, затем телом, но не головой поприсутствовал на собрании отрядной дружины, а после обеда сразу пошел на спортплощадку знакомиться с новыми ребятами и искать товарищей с прошлых смен. По радио приветствовали всех новоприбывших. Передали, что метеорологи сильных осадков в ближайшую неделю не обещают, пожелали активно и полезно отдыхать и наслаждаться солнцем. Юрка моментально узнал зычный голос Митьки – он играл на гитаре, хорошо пел и в прошлом году так же вещал из радиорубки.

Среди новых лиц мелькнуло несколько знакомых. Возле теннисного корта щебетали Полина, Ульяна и Ксюша. Юрка заметил их еще на линейке – снова они в одном отряде, пятый год подряд. Он помнил их сопливыми десятилетками – между Юркой и девочками сразу почему‑то не заладились отношения. Теперь они выросли, расцвели, стали настоящими девушками… Но даже несмотря на это Юрка не проникся к ним симпатией, упрямо продолжая недолюбливать этих трех говорливых подружек‑сплетниц.

Ванька и Миха – соотрядники, закадычные Юркины товарищи, синхронно помахали ему. Он кивнул в ответ, но подходить не стал – сейчас засыплют вопросами о том, как у него год прошел, а Юрке совсем не хотелось отвечать, что «как всегда, не очень», а потом еще объяснять почему. Этих ребят он тоже знал с детства. Единственные, с кем он более или менее общался. Ванька и Миха были скромными парнями‑ботаниками, прыщавыми и смешными. С девочками не особенно дружили – не складывалось, зато Юрку уважали. Он подкупал это их уважение сигаретами, которые они иногда вместе раскуривали, сбегая с тихого часа и прячась за оградой лагеря.

Маша Сидорова тоже стояла неподалеку, растерянно оглядывалась по сторонам. Юрка был с ней знаком уже четыре года. Она точила зуб на Полину, Ульяну и Ксюшу, была надменной и на Юрку всегда смотрела свысока. Зато прошлым летом хорошо общалась с Анютой.

Вот Анюта была замечательной, она очень нравилась Юрке. Он дружил с ней и даже дважды приглашал танцевать на дискотеке. И она – что главное – ни разу ему не отказала! Юрке нравился ее звонкий заливистый смех. А еще Анюта была одной из немногих в прошлом году, кто не отвернулся от него после того случая… Юрка отогнал от себя эту мысль, не желая даже вспоминать о том, что тогда произошло и как пришлось извиняться позже. Он опять оглядел спортплощадку, надеясь, что Анюта где‑то здесь, но ее нигде не было. И на линейке он ее не видел, и, судя по тому, как растерянно оглядывалась Маша вокруг, ища подругу, надежды вовсе не осталось.

Спросив у Маши об Ане и получив ответ «Похоже, не будет», Юрка сунул руки в карманы, насупился и побрел по тропинке вверх. Думал об Анюте: почему не приехала? Жаль, что они тогда подружились только к концу смены. Потом разъехались, и всё: Анюта осталась единственным светлым воспоминанием о «Ласточке» того года. Она рассказывала, что у ее отца какие‑то проблемы то ли с партией, то ли с работой… Говорила, что очень хочет приехать снова, но не знала, получится ли. И вот – не получилось, видимо.

Юрка раздраженно пнул нижние ветки пышного куста сирени, что рос у электрощитовых. Он не любил ее приторный, липнущий к носу запах, но забавы ради остановился и стал выискивать пятилистные цветочки: когда‑то мама рассказала, что, если найти такой и прожевать, загадав желание, оно обязательно сбудется. Знать бы еще, что загадывать. Раньше, год‑полтора назад, были и мечты, и планы, а теперь…

– Конев, – раздался сзади строгий голос вожатой Юркиного отряда, Ирины. Юрка стиснул зубы и обернулся. На него подозрительно смотрела пара ярко‑зеленых глаз. – Что ты тут один бродишь?

Ирина вот уже третий год была вожатой в его отряде. Строгая, но добрая невысокая брюнетка, одна из немногих в «Ласточке», кто находил с Юркой общий язык.

Юрка втянул голову в плечи.

– Ну Марь Иванн… – протянул он, не поворачиваясь.

– Что ты сказал?

С тихим треском Юрка отломил ветку сирени с самым большим и пышным соцветием. Развернулся, протянул вожатой:

– Цветочками любуюсь. Вот, Ира Петровна, это вам!

Юрка был единственным, кто принципиально называл ее по имени и отчеству, не догадываясь о том, что Иру это очень обижало.

– Конев! – Ира покраснела и явно смутилась, но строгости в голос прибавила: – Ты нарушаешь общественный порядок! Хорошо, что я тебя увидела тут, а если бы кто‑то из старших воспитателей?

Юрка знал, что вожатая никому на него не пожалуется. Во‑первых, ласковая даже в строгости, Ира почему‑то жалела его, а во‑вторых, за непослушание подопечных вожатые сами могли получить выговор, вот и старались все решить, не привлекая начальство.

Она вздохнула и уперла руки в бока.

– Ну ладно, раз уж ты тут бездельничаешь, у меня есть для тебя важное общественное задание. Сейчас найди Алешу Матвеева в третьем отряде – он такой рыжий и в веснушках. Пойдете с ним к завхозу, попросите две лестницы и несите их к эстраде. Там я вам выдам гирлянды, нужно будет развесить для вечерней дискотеки. Все понятно?

Юрка немного огорчился: планировал на речку сходить, а теперь вместо этого на лестнице балансируй. Но кивнул. Неохотно. А Ирина прищурилась:

– Точно все понятно?

– Точно, Марьива… Тьфу ты… Так точно, Ира Петровна! – Юрка щелкнул отсутствующими каблуками.

– Конев, ты допаясничаешься, мне твои шуточки еще с прошлой смены надоели!