Ловелас и два ангела. Мистический триллер
– Ты чего‑то боишься?
Она помедлила с ответом, потом со вздохом произнесла:
– Ты ведь женат…
– А ты не знала? – поддразнил я.
Вива высвободилась из моих объятий и, повернувшись ко мне спиной, начала протирать салфеткой вымытые тарелки. Через несколько секунд бросила из‑за плеча:
– Мы оба сотворим большой грех, если…
Я развернул ее к себе и серьезно посмотрел в глаза:
– Ты считаешь нашу любовь грехом?
Немного смутившись, она промямлила:
– С твоей стороны это будет прелюбодеяние. А с моей – блуд…
Я плюхнулся на мягкий уголок и, не задумываясь, выдал аргумент:
– Мы с моей супругой не венчаны. Так что ни о каком прелюбодеянии речь не идет.
– Все равно ты не должен ей изменять! – заверила Вива. – Перед законом и перед людьми вы – в браке. Значит, и на небе его признали.
– А знаешь ли ты о том, что в некоторых восточных странах существуют гаремы, где, помимо жен, содержатся и наложницы, – криво ухмыльнулся я. – Там что, все мужчины погрязли в грехах прелюбодеяния и блуда?
– Они живут по другим законам, – возразила девушка.
– Так давай и мы поживем немного по их законам! – не сдавался я. – Жить по чужим законам – это грех?
– Не знаю, – призналась она.
– Так вот сначала узнай, а потом разглагольствуй о грехах! – назидательным тоном изрек я и довольно заулыбался.
Подбоченившись, Вива мягко заметила:
– Ты хитер, а речи твои лукавы!
Почувствовав, что победа близка, я продолжил атаку:
– Скажи, разве можно назвать преступлением против морали интимную близость с человеком, которого любишь?
Ее лицо озарила легкая улыбка.
– Ты коварен. Обычно влюбленные венчаются…
– А разве любовь не стоит венца? – спросил я торжественно и пристально взглянул ей в глаза.
– Как сладки твои речи! – нарочито вздохнув, потупилась девушка. Потом вскинула голову и прибавила: – И доводы убедительны, но не праведны, совсем неправедны.
Я подхватился с места и, подскочив к ней, прижал к груди.
– Скажи, – робко спросила Вива, – только в полный голос скажи, всем сердцем скажи: ты любишь меня по‑настоящему?
– А ты этого еще не поняла? – я ласково погладил ее по щеке, потом провел рукой по волосам и поцеловал в шею.
– Нет, ты скажи! – настаивала она.
– Люблю! – страстно промолвил я. – Люблю и готов за тебя умереть!
Девушка обмякла, почти повисла на моих руках и из ее глаз вдруг закапали крупные слезинки.
– Я счастлива услышать от тебя эти слова!
В постели я с ужасом обнаружил, что являюсь первым мужчиной в жизни этой странноватой, нежной, наивной и такой душевно чистой девушки… Боже мой, почему же она не сказала, не предупредила? Хотя… что бы это изменило? Ничего!
Уснул я только на рассвете.
Сны посещают меня редко. Или, может, я просто их не помню. Но в этот раз то, что пригрезилось, не исчезло из моей головы, как и тот сон месячной давности, в котором я увидел Виву… Да и видение, в общем‑то, было не совсем обычным, каким‑то странным, непонятным. Началось оно радостно, а закончилось кошмаром.
Помню, я летал. Как в детстве. То парил высоко над землей, под самыми облаками, то опускался ниже. С высоты любовался бескрайними полями и степями, голубым морем и желтыми пляжами, горами и изумрудными низинами. Мне так легко дышалось! Так легко было на душе!
А потом пошли другие пейзажи. Какой‑то залив, множество стоящих на якоре кораблей, каменистые грязно‑серые холмы, бетонная площадка аэродрома на берегу с десятком военных самолетов. Все это сменилось небольшими квадратами ухоженных полей и пастбищ, ровными рядами низкорослых кустарников, мелкими поселениями и зелеными взгорьями. Затем, дальше и на значительном возвышении, я увидел город. Но, чуть приблизившись, с ужасом понял: это всего лишь то, что от него осталось, – руины и пепелища. Жуткое зрелище! Разрушенные и полуразрушенные здания, закопченные и оплавленные опоры моста, остатки древних стен, искореженные автобусы и машины, поваленные на землю обгорелые деревья, перепаханные газоны с островками выжженной травы… Все это было покрыто прозрачным голубым маревом – руины города слегка дымились, содрогались и трепетали.
Я думал, что здесь господствует одна лишь смерть, что не осталось здесь ничего живого. И ошибся! На площади, захламленной огромными кусками бетона, камнями и битыми кирпичами, осколками стекол и рваными проводами копошились люди. Некоторые из них сидели, другие – лежали, третьи – бились в истерике и катались по потрескавшимся плитам, которыми была вымощена площадь. Я не слышал их стонов, рыданий и криков, я ничего не слышал – пространство наполнял какой‑то непонятный гул, воздействующий странным образом не только на уши, но и на все тело. Он что‑то напоминал, я уже слышал его… И тут до меня дошло: именно так, только гораздо тише, гудят высоковольтные провода…
Я медленно плыл над погибшим городом. Мало, очень мало осталось живых людей. Гораздо больше – мертвых. Истерзанными, опаленными телами устланы улицы, площади и скверы… И полностью уцелевших зданий нет – ни одного! Только руины. По некоторым можно определить, что это были храмы – некогда величественные и громадные. Вот только какие, чьи – не известно…
Я проснулся от прикосновений Вивы. Приоткрыл веки – ее озабоченное лицо, серые глаза и светло‑медовые локоны. А за окном – мутный свет осеннего утра.
– Тебе приснилось что‑то ужасное? – тихо спросила девушка, поглаживая рукой мою грудь.
– Разрушенный город и погибшие люди, – промямлил я, еле выговаривая слова, и попытался приподняться на постели, но мое тело – отяжелевшее, как камень, – не захотело сразу повиноваться. Пришлось предпринять еще одну попытку.
– Может, тебе попить принести? – предложила Вива и тоже приподнялась.
– Нет, нет, спасибо, – вяло улыбнулся я. – Схожу на кухню, покурю в форточку, заодно и попью…
– Знаешь, когда‑то и мне приснился разрушенный город. Я летала над ним, – сообщила девушка, когда я вернулся в спальню.
– Летала? – удивился я. – Интересно… Я тоже летал во сне. А что тебе приснилось, можешь описать город?
