Мэвр
Сейчас дверь закрыта. Юдей всё равно берётся за ручку и пытается её повернуть. Кабинет заперт. Раньше такого не происходило. Ни до, ни после.
«Что случилось?» – думает Юдей. Свет, кабинет. Этот дом точно такой же, но, с другой стороны, в нём всё по‑другому, как будто слегка сдвинулось. На градус‑два. Шагнуло в другое пространство, и теперь чужеродная геометрия лезет в глаза тем настойчивее, чем больше Юдей старается её не замечать.
Например, плинтус на потолке. Он всегда был светлыми, что раздражало мать, но очень нравилось отцу. Сейчас же он почти чёрный и поблескивает какими‑то серебристыми нитями. Подобных украшений в доме не водилось.
«Кто их купил?»
Или подсвечники. Они висят на разной высоте, хоть и через равные промежутки. Но Юдей точно помнит, как мать ругалась на строителей из‑за неровной линии подсвечников.
Вторая дверь тоже заперта. Это как раз не странно, за ней клокочет вода. Скорее всего, кто‑то наполняет ванную. Юдей проходит мимо, пропускает и третью дверь, и четвёртую. Замирает у своей. Ручка… не поворачивается.
По щеке будто скользит горячий солнечный луч. Юдей вскрикивает и оборачивается. Застывает.
Там. На лестнице. Слишком низко, чтобы разглядеть, едва выглядывает. Юдей щурится, впивается ногтями в ладонь. Багряные глаза. Тусклые хищные щёлки. Они следят за ней с верхней ступеньки. Очень низко, будто их хозяин распластался по лестнице. Существо неподвижно. Как и Юдей.
Мозг оттаивает. Включаются древние инстинкты выживания. Пальцы отпускают дверную ручку, рука вытягивается вдоль тела, правая нога дёргается вперёд. Существо на лестнице не шевелится, хотя уже должно было понять, что его заметили. Быстро перебирая ногами, Юдей возвращается к двери в гостевую, пробует открыть её. Ничего. Остаётся спальня родителей.
«Тебе придётся спуститься», – думает она, но мозг блокирует мысль, отрекается от неё, как животное, которое бросает болезненного детёныша, чтобы спасти здоровых. Закрыта. Существо продолжает наблюдать.
Юдей дотягивается до подсвечника и со всей силы дёргает. С громким чавкающим звуком он отделяется от стены. На месте отверстия содрогается склизкий кусок розовой плоти. Он не кровоточит, просто дрожит, словно потревоженный вилкой студень. Со стороны лестницы доносится ленивый клёкот. Хищник уверен, что жертва никуда не денется.
Юдей встаёт прямо и вытягивает в сторону лестницы нелепое оружие.
>>>
Всё становится прозрачным.
Извилистые оборочки на изразце Хагвула, улочки, тонкими венами спускающиеся к Портам, острые шпили и величавые фасады, тупоносые мобили, выпуклые бока торговых судёнышек – всё теряет цвет и истончается, сохраняя силуэты, обведённые тонкими чёрными линиями.
Хэш Оумер падает в прозрачный мир.
Свет проделывает с ним то же самое. Забирает цвет и форму, низводит до примитивной высоты и длины. Первыми сдаются пальцы рук и стопы, но Хэш этого не видит. Он захвачен в плен повторяющейся мыслью, которая вся состоит из обрывков несвязных букв и звуков. Она застилает ему глаза. Её породил толчок таинственного незнакомца. Нет. Не так.
Её породил крошечный клочок кожи на руке незнакомца, которую Хэш успел разглядеть.
«Не может быть», – тут же выдаёт мозг, как будто отрицанием можно избежать истины. Будь Хэш слабее, так бы и произошло, но он точно знает, что видел. Тёмно‑синюю кожу, бархатистую на вид. Она туго обтягивала мощную костяшку среднего пальца, и пускай свет в странном внутреннем обиталище приглушен, но когда ему нужен был свет? В серебряную сферу его толкнуло существо одной с ним расы.
«Как это возможно?» – задаётся он вопросом, не обращая внимания на исчезающие ноги, торс, плечи. Хэш до сих пор их чувствует, и этого ему достаточно.
Тридцать лет назад он прибыл в Хаолам сквозь портал, скрытый в пещере под Университетом, спасённый человеком, который стал ему названым отцом. Десять лет люди продолжали рисковать жизнями, погружаясь в мэвр в поисках его сородичей, но так и не обнаружили признаков другой разумной жизни. Хэш привык думать, что он – последний осколок погибшей расы, свидетельство цивилизации, уничтоженной неведомым врагом.
Тем временем Хагвул, сотканный из линий, надвигается на него, вмещает себя в поле его зрения целиком, искажаясь в пропорциях. Хэш смотрит на город, узнаёт некоторые улицы и здания, но что‑то всё время отвлекает его, какое‑то навязчивое мельтешение в уголках глаз.
«Что за чертовщина?»
Он не ожидал, что этот мир потребует от него действий.
Хэш пытается сделать шаг, но, непривычный к плоской фигуре, слишком сильно заваливается вперёд. Колени подгибаются, и верхняя часть тела падает, эластично натягиваясь в поясе. Кто‑то рядом кричит, и Хэш, кое‑как восстановив равновесие, оборачивается.
Он различает силуэты мобилей, телег, людей, но то, что двигается на него, слишком хаотично, чтобы хоть как‑то его интерпретировать. Хэш не единственный заметил аномалию: несколько силуэтов‑горожан показывают в сторону приближающегося вихря.
– Зовите патрульных!
– Чудовище! Чудовище!
– Уводите детей!
«Почему чудовище?» – думает Хэш. Аномалия пронизана хищной грацией, уродливой красотой острых углов и неряшливо склеенных частей. Чистый авангард.
– Это… – пытается сказать он, но замолкает. Слова кажутся плоскими, как и весь этот мир. Ещё свежи воспоминания о другой реальности. Жёлоб, сверкающая сфера, сильный толчок в спину.
– Бегите!
– Элоим, защити…
Аномалия подбирается вплотную, взмахивает выпирающим в верхней части тела углом и протыкает чей‑то силуэт насквозь. Крик сотрясает воздух. Насаженное существо трепыхается, воздевает руки к небу и виснет, исторгая реальную алую кровь. Замершая улица оживает. Горожане бегут. Что‑то грохочет, хотя грохотать здесь нечему.
Аномалия отращивает второй острый угол, вонзает его в жертву и разрывает пополам. Одну часть она сбрасывает в отверстие, открывающееся прямо в центре тела, вторую прижимает к земле.
Хэш пятится. Он уже видел нечто подобное, но никак не может вспомнить, где. Перед глазами стоит картина – плохо освещённая комната с низким потолком, серебряная сфера парит в центре. Толчок в спину. Он летит вперёд, но успевает взглянуть на руку, исчезающую под плащом. Тёмно‑синяя кожа, туго натянутая на костяшку среднего пальца.
«Сородич».
