Мэвр

Щупальце резко бросается вперёд. Оно беспрепятственно проходит прямо сквозь затылок и выходит с другой стороны, из точки в центре лба. Охотник замирает, не в силах пошевелиться, а незнакомец начинает быстро говорить. Хэш его почти не видит. Стены осыпаются, и сквозь крошечные прорехи внутрь заглядывает чернота. Незваный гость пытается поднять руку, но что‑то сдерживает его. Он не замечает, как первая струйка крови появляется из его левой ноздри, течёт вниз, переваливаясь через хребет верхней губы.

Мысли в голове Хэша бегут с небывалой скоростью. Он не успевает их сформулировать, подумать, улавливает лишь какие‑то куски и яркие вспышки образов, которые без контекста кажутся чудовищной фантасмагорией. Щупальца, пыль, кислый привкус во рту, крик, треск. Скрежет.

Кисть незнакомца корчится, будто живое существо, которому причиняют неимоверную боль. Она тянется к руке Хэша, вытягивая столько сил из своего хозяина, что рискует убить его. Разделяющие их несколько сантиметров – пытка. Багрянец в глазах незнакомца темнеет, становится почти чёрным. Скрежет полосует воздух словно плеть палача.

Гул, шорохи, лопата, удушье, боль, называй меня, Юдей, визг, бледность, деревянный стук, смех, сдохни… Вспышка.

«Я сплю».

Хэш фокусирует взгляд на незнакомце. Он последнее, что осталось в черноте. Его бьёт крупная дрожь, глаза и губы почернели. Он продолжает смотреть на охотника и что‑то говорит.

Рука касается руки. В тот же момент чернота набрасывается на сородича, облепляет с ног до головы, так, что остаются только глаза. Скрежет становится выше, истончается и вдруг превращается в слова.

– Акхи, – слышит Хэш.

И просыпается.

 

ГЛАВА 5

 

Палаты госпиталя СЛИМа не отличаются комфортом. Никто не предполагал, что лаборатории потребуется отдельная больница. Всё изменило появление кизеримов. Подозрительные раны, чудовищные мутации, яды и жидкости, которые не встречаются не то, что в Хагвуле, а во всём Хаоламе. Рано или поздно доктора Городской больницы стали бы задавать вопросы, и руководство СЛИМа приняло решение оборудовать собственное медицинское крыло, чтобы не доводить до этого.

Под него отдали этаж целиком, но даже спустя тридцать лет кажется, что хирурги, терапевты, вирусологи и весь врачебный персонал здесь как бы гости, а не полноценные обитатели. Неустроенность выражается в узких коридорах, низких потолках и тусклом свете. Часть проблем должны решить текущие проекты, но, по‑хорошему, госпиталь нужно перестраивать или переносить на поверхность. Оба варианта неосуществимы. По крайней мере, в обозримом будущем.

Хэш открывает глаза. Всё тело ломит, кожу на горле щиплет. Голова раскалывается, но он прекрасно помнит сон, который только что видел. Кое‑как приподнявшись на кровати, он осматривает комнату и понимает, где находится.

– Х… – хрипит он, но голоса нет.

«Связки», – думает охотник и пытается встать, только сил не хватает. Откинувшись на подушки, Хэш смотрит в потолок и продолжает размышлять. Постепенно зрение приходит в норму, и он различает трещины в штукатурке и швы кирпичной кладки. Чтобы хоть как‑то отвлечься, он начинает считать секунды, но быстро сбивается. Думать тяжело. Мысли постоянно возвращаются к незнакомцу в плаще, память воспроизводит хриплый голос:

«Акхи».

Хэш беззвучно повторяет слово несколько раз. Ассоциаций нет, но, по непонятной причине, это сочетание звуков приятно резонирует внутри.

Скрипит дверь.

– Пришли в себя? – спрашивает медсестра, подходя ближе. Хэш молча кивает и показывает пальцем на горло.

– Да, связки повреждены, но быстро восстанавливаются. Новая терапия… – объясняет женщина, но охотник только делает вид, что слушает её.

– Ко… х… да… – тянет он.

– Нет, нет! Не напрягайтесь, – просит она и присаживается на кровать. – По прогнозам – от пятнадцати часов до суток. Учитывая другие раны…

«Так вот что болит», – понимает Хэш. Каждый вздох отдаётся в груди, он думал, что это из‑за препаратов или долгого лежания, оказывается – сломанные рёбра. Охота – дело опасное. Он ведь был на охоте. Пара треснувших костей – пустяк.

Хэш замечает, что медсестра ушла, только тогда, когда пропадает острый запах чистоты. Персонал госпиталя носит его на себе, как знак отличия. Где бы ты их ни встретил.

«Интересно, если бы мы столкнулись в городе…» – думает Хэш, но мысли уже возвращаются ко сну. Сородич пытался обратиться к нему, что‑то сказать, но охотник так его и не понял. Смысл остальных видений, если он вообще был, ускользает, да и какая, к чёрту, разница? Впервые за тридцать лет он встретил кого‑то похожего на себя.

«Но с чего? Мне никогда не снились… свои», – думает Хэш.

Переворачиваться на бок неприятно, но боль хотя бы окрашивает время спектром цветов. Серовато‑тусклая палата кажется филиалом лимба, в котором ничего не происходит. Хэш даже не замечает, как проходит несколько часов. Он не может заснуть, но и бодрствование – пытка.

Приходит другая медсестра. В её руках поднос: безликая еда и стеклянный шприц со снотворным.

– Не… надо… – просит Хэш, показывая на инъекцию. – Уже… не надо.

Говорить всё ещё тяжело, но теперь в хрипе появляется слабый намёк на голос. Охотник вспоминает мир силуэтов и плоские слова.

– Но доктор…

– Я… в порядке… – говорит Хэш и пробует встать. Получается не сразу, во многом из‑за повязки на руке, рёбер и мягкого, но настойчивого противодействия медсестры. Но он преодолевает всё. Ноги опускаются на холодный каменный пол. Хэш улыбается.

В конце концов, медсестра даёт ему встать. Охотник медленно описывает круг по палате под пристальным взором строгой женщины, направляется к двери, но тут она непреклонна. На две головы ниже, хрупкая на вид, медсестра встаёт на пути. Меньше всего Хэш хочет тратить время на споры, потому возвращается в постель и соглашается съесть ужин.

– Который… час…

– Половина седьмого.

– Давайте я… съем… – взгляд на поднос. – Всё. А вы… меня отпустите.

– Мар Оумер, доктор…

– Под мою… ответственн…

– Хорошо, – соглашается медсестра, выдержав долгую тяжёлую паузу. – Но вы съедите всё, до последней крошки.