Мэвр

Гиганту становится не по себе. Порой в Филине просыпалось что‑то от хищной птицы, и тогда становилось ясно, что прозвище дано ректору не только из‑за мудрости и внешнего сходства. Столько силы осталось в этом старике. Пускай он и прикован к креслу, но его власть и мощь простираются намного дальше кабинета или даже Университета. Вздохнув, Хэш начинает рассказ. Йоним слушает, не отводя глаз.

– Ты не думал, что этот день когда‑нибудь наступит? – спрашивает Хэш, закончив.

– Спустя столько лет… – старик выглядит задумчивым и усталым. – Я надеялся, что этого не произойдёт. Не потому что боялся. Просто это сделало нас…

– Ворами?

– Похитителями.

Ректор отводит взгляд, а Хэш наблюдает за наползающей на Хагвул тьмой.

– Так оно, в сущности, и было. Всегда, – говорит спокойно, как ему кажется, Хэш. – Глупо полагать, что младенец в мэвре появился из ниоткуда.

– Но никого не было рядом. Совсем! Даже следов.

– Я не обвиняю тебя, – охотник переводит взгляд на Йонима. – Ты спас мне жизнь. Но, похоже, на той стороне есть мои сородичи. Может быть даже семья.

Ректор не отвечает. В его глазах появляются непрошенные слёзы, на которые он злится, но ничего не может с ними поделать. Воспоминания кружат в голове, будто снежинки, и сознание выхватывает из мельтешащей кутерьмы то одну, то другую, вызывая из небытия картины прошлого. Дела давно минувших дней.

 

>>>

 

К экспедиции готовились так долго, что поползли слухи о её отмене.

«Вот и всё. Всё открыто», – вспомнил Йоним слова отца. Они прозвучали в тот день, когда пришли первые новости об экспедиции капитана Нода. Он достиг Южного полюса, обнаружил землю, которую населяло примитивное племя, привыкшее к жизни в бесконечной заснеженной пустыне. Вместе с тем капитан Нод совершил последнее географическое открытие, доступное человеку. Оставались, конечно, крошечные точки на карте, незначительные вершины и лакуны, слухи о которых давно стали легендами и мифами. Южный полюс воплощал идею фронтира: загадочного, прекрасного и жестокого. Теперь он стал ближе и яснее, но вместе с тем лишился своей ауры.

Потому, когда четырнадцать лет спустя Йоним Гон, один из самых молодых профессоров в истории Университета, получил загадочное письмо от своего наставника, который предложил ему новый мир в обмен на клятву молчания, раздумывал он недолго. К тому моменту ушёл из мира отец, а мать поддержала бы младшего сына, если бы он мог ей рассказать. Что касается друзей… Друг у мара Гона был только один, и он бы тоже понял. Обязательно понял.

Йоним согласился и получил второе послание – явиться к определённому часу в Инженерный корпус с минимумом вещей.

Они называли себя «Исследователи мэвра». Йоним и поверить не мог, что под крылом Университета есть тайная организация, которая, несмотря на огромные ресурсы и сотни людей персонала, умудряется скрываться у всех на виду.

Спустя две недели он понял, почему все, кто имеют отношение к «Исследователям», молчат. Наставник не обманул. Мэвр – новый мир. Новый фронтир.

– Когда появился кхалон, мы не знаем, – рассказывал Шакх Косим, руководитель «Исследователей мэвра», на установочном инструктаже для всех новопосвящённых, – более того, ничего не ясно по поводу его происхождения. Катаклизм, особые условия или, быть может, древний ритуал, о котором не сохранилось никаких сведений. Точно мы знаем одно: кхалон – окно в другой мир. Окно в мэвр. Так мы его называем. Название это официальное, так что пустопорожним словотворчеством заниматься не нужно. До сего дня предпринято три экспедиции и все они, к сожалению, провалились…

Атмосфера мэвра для людей токсична. Что‑то распылено в том воздухе, и даже своевременное возвращение домой не спасало от чудовищных мутаций, которые заканчивались смертью. Человеческий организм не выдерживал и обращался в кадавра, порождённого больной фантазией чужой эволюции.

Очередную экспедицию собирали, потому что у неё появился шанс выжить – скафандры новой системы, разработанные специально для погружений в другой мир. Последние три года инженеры «Исследователей мэвра» трудились только над ними, изобретая параллельно столько всего, что хватило бы рядовой лаборатории до конца времён.

– … потому добровольцы, готовые рискнуть своими жизнями – наши герои. Мы не можем гарантировать вам полной безопасности, но вы навсегда войдёте в историю как первопроходцы.

Разве мог Йоним отказаться? Всю его жизнь реальность ограничивалась картой Хаолама, пусть большой, но полностью открытой. Судьба сама толкнула его в объятия неизвестности, и он никогда бы не простил себе, если бы страх перед неизведанным заставил его отказаться от мечты это самое неизведанное познать.

Он проснулся на мгновение раньше третьего и за долю секунды после первого. Его соратников звали Ки Зако и Яфе Кавив. Оба погибли в течение полугода.

Их готовили так усердно, что иногда Йониму казалось, что убивает не враждебная атмосфера мэвра, а тренера и учителя. Он не раз задыхался, чувствовал, что готов выблевать вместе с остатками завтрака собственное сердце, хотел отрубить себе голову от нестерпимой боли, которая пронизывала виски, глаза и темечко. Его тело стало каменным и выносливым, а в голове‑таки уместилась вся известная на тот момент информация о мэвре и устройстве скафандров, все протоколы на случай непредвиденных ситуаций. Спустя полгода ему казалось, что командование никогда не разрешит экспедицию, но вот Шакх Косим вернулся с широкой улыбкой на губах и тревогой в глазах, сжимая в руках бумагу, подписанную ректором. Добро.

Кажется, накануне они почти не спали. Пытались, ворочались, а затем плюнули и проговорили всю ночь. Яфе Кавив всегда много шутил, но в эту ночь приглушённый хохот не умолкал ни на секунду. Ки Зако то и дело мечтательно рассказывал, что будет делать после экспедиции. Конечно, готовиться к следующей, но вместе с тем попробует уложить все полученные данные о мэвре в трактат для будущих новопосвящённых.

«Чтобы им не пришлось штудировать столько чепухи», – объяснял Ки.

Утро выдалось сумбурным, но каждое движение, слово, минута была подчинена одной цели. Косим прочитал последний инструктаж, команда наскоро позавтракала и провела контрольную проверку оборудования. За облачением в скафандры наблюдала половина лаборатории. За погружением – все, кто мог покинуть рабочее место. Не было речей и прощальных слов, Шакх запретил даже думать о провале операции.

– Заходите, исследуете ближайшую территорию, выходите. Ничего больше, – твердил он с первого дня подготовки. Тогда это казалось пустяком, странноватой прогулкой, но теперь, когда настало время осуществить задуманное, в сердца добровольцев прокрался страх. Они стояли втроём, оцепенев от несомненной реальности происходящего. Ки Зако пришёл в себя первый. Обернувшись к своим, он улыбнулся, постучал пальцами по куполу скафандра и направился к кхалону.