Мэвр
«Уже нет, – грустно думает Юдей. – Хотела быть не такой, как все? Получай».
Основное занятие пациентки – наблюдение за тем, как медсёстры меняют повязку на её руке дважды в день. Бинты присыхают намертво, несмотря на густой слой лиловой мази, которая неимоверно жжёт и заставляет Юдей поскуливать от боли. Когда медсестра выходит из палаты, Морав сворачивается клубком, свешивает руку с кровати и старается не тревожить её. Несколько раз Юдей думает о том, чтобы отрезать руку. Или отрубить. Ей снятся сны: в первый раз конечность отсекают топором, во второй – большим кухонным ножом. Просыпаясь, она ненароком трясёт или шевелит перевязанной рукой, и та вспыхивает новым приступом боли.
На третий день Юдей даже привыкает и перестаёт обращать внимание на жжение. Куда сильнее её донимает одиночество. Хэш Оумер так и не появляется, доктора на ежедневном осмотре что‑то бормочут под нос, а если и говорят с ней, то отделываются общими фразами. Заходит Мадан Наки, но его женщина не выносит. Он кажется Юдей ненадёжным, в чём‑то даже опасным: много слов, много мелких движений. Она устаёт от директора в первые пять минут, а он остаётся ещё на полчаса, чтобы «не дать гостье заскучать».
«Я пленница, а не гостья», – думает Юдей, но продолжает улыбаться и делать вид, что слушает Мадана. В бесконечном словесном потоке она часто слышит незнакомые термины и слова, явно относящиеся к СЛИМу, но не просит их пояснить, потому что до последнего отказывается верить, что её «да», сказанное под давлением и в состоянии крайнего изнеможения, окончательное.
«Я ещё смогу отказаться», – думает она и представляет, как вернётся домой, бросит пальто на крючок, сядет на кухне. Кашива, как обычно, будет помешивать что‑нибудь ароматное в кастрюльке и попросит её рассказать о том, как прошёл день. За тихой беседой и ужином Хагвул незаметно и мягко укроет ночь, и, засыпая, Юдей подумает: «А не так всё и плохо».
«Вот только теперь мне придётся объяснять, где я пропадала целый месяц».
Четвёртый день обещал стать точно таким же, как и три предыдущих. Проснувшись, Юдей садится в кровати и упирается взглядом в дверь. Скоро придёт медсестра: принесёт завтрак и в очередной раз сменит повязку. Ночью Юдей снился какой‑то сон, но она его не запомнила. Лишь обрывки: она и Хэш стоят над обрывом, а внизу бушует чёрный океан.
«Только ты сможешь его поймать», – говорит Хэш. Гигант одет во всё чёрное и сливается с обступившим их мраком, но его выдают глаза. Две ярко‑жёлтых идеально круглых монеты. Они светятся и разгоняют тьму, но Юдей точно знает, что дальше ей придётся пойти одной.
«Ну и чертовщина».
Хочется лезть на стену от скуки.
Она слышит скрип задолго до того, как входит медсестра. Обострившийся слух – проблема для Юдей, она и до этого спала чутко, а теперь замечает каждый шорох. На адаптацию ушло два дня. Она подозревает, что трансформация затронула не только слух и кожу, но никто не торопится ей ничего объяснять, потому она изучает своё новое тело по мере необходимости.
– Доброго утра, – говорит медсестра. Юдей выдавливает улыбку и машет в ответ. Взгляд скользит по столику: тарелка с пресной молочной кашей, ложка, кувшин с водой, стакан, металлический поднос с ножницами. Банки с лиловой мазью нет. Пациентка хмурится, а медсестра, продолжая улыбаться, снимает поднос с тележки и кладёт его на кровать.
– Давайте сюда руку.
– Что вы…
– Давайте, не бойтесь.
Повязку снимают. Кожа выделяется светлым пятном, но сестра заверяет, что вскоре цвет придёт в норму. Юдей ожидала увидеть чудовищный рубец, но на руке вообще не осталось следов нападения кизерима.
– Я…
– Поначалу сбивает с толку, но дайте себе время привыкнуть. Кстати, вас сегодня выписывают. Ждём директора.
Юдей резко поднимает голову и смотрит на медсестру. Сплошное радушие, ни тени издёвки.
«Выписка?»
Возможность покинуть клетку, конечно, маячила на горизонте, но подсознательно женщина не верила, что сможет выбраться на волю. И свобода, так просто скользящая ей в руки, ошеломила Юдей.
«Не на волю…» – поправляет она себя, но надежда с радостью уже зашипела пузырьками под кожей. Доктор появляется где‑то через час вместе с Маданом Наки, и Юдей тут же понимает, что мечты о Хагвуле, знакомой кухне и Кашиве останутся мечтами.
– Что ж, похоже, вы готовы покинуть сей приют! – говорит директор, широко улыбаясь. – Ваша комната готова. Сегодня вы ещё отдохнёте, познакомитесь со СЛИМом, а завтра начнём обучение. Ну что, скажем госпиталю «пока‑пока»?
Он обводит руками комнату и усмехается будто бы беззлобной шутке, но Юдей ощущает знакомый укол раздражения, а сразу за ним – страх перед этим милым человечком.
«Чудовище», – настаивает внутренний голос.
>>>
Прогулка до комнаты становится и посвящением. Юдей запоминает немногое. В основном тусклый свет и целых два контрольно‑пропускных пункта. Все, кого они встречают по дороге – солдаты в чёрной форме с диковинными ружьями наперевес. Строгие взгляды и казённая усталость, приобретённая будто одновременно со вступлением в должность, заставляют ёжиться и ждать подвоха. Юдей постоянно отводит глаза.
«Беженец на птичьих правах», – думает она, пока Мадан показывает документы. Директор не теряет жизнерадостности, старается втянуть проверяющего в какой‑то бессмысленный разговор. Безрезультатно.
– Реза Ипор, их начальник, – говорит Мадан, стоит им пройти сквозь вторую толстую дверь и выйти на широкую лестницу, – строго относится к протоколу и требует того же от всех своих сотрудников. Они хорошие ребята, так что бояться не стоит. Просто работа… понимаете, они пытаются обеспечить секретность, а с каждым годом…
Юдей кивает так, будто понимает. Они поднимаются наверх на два этажа. Физическая нагрузка действует на женщину ободряюще: ноги заполняются бурлящей энергией. Неожиданный эффект. В пору спрашивать у директора, есть ли в СЛИМе спортивный зал. Но тут он распахивает очередные двойные двери.
«Кампус», как его назвал Мадан, не охраняется, хотя, прежде чем попасть в основной коридор, они пересекают предбанник, где вполне может уместиться контрольный пункт.
– У нас тут что‑то вроде гостиницы, – поясняет директор, галантно придерживая дверь. Юдей проходит внутрь.
Коридор кампуса в действительности обставлен как отель средней руки. Она может поклясться, что останавливалась точно в таких же пристанищах по пути на археологические площадки Великой Восточной империи. Тот же толстый однотонный ковёр на полу, деревянные панели, полусферы плафонов, приплюснутые к потолку.
– Почему везде такой тусклый свет? – спрашивает Юдей.
– Заметили? – притворно удивляется Мадан. – Да, кое‑какие проблемы налицо, но мы работаем над их решением.
