Мэвр

– Я…

– Поначалу сбивает с толку, но дайте себе время привыкнуть. Кстати, вас сегодня выписывают. Ждём директора.

Юдей резко поднимает голову и смотрит на медсестру. Сплошное радушие, ни тени издёвки.

«Выписка?»

Возможность покинуть клетку, конечно, маячила на горизонте, но подсознательно женщина не верила, что сможет выбраться на волю. И свобода, так просто скользящая ей в руки, ошеломила Юдей.

«Не на волю…» – поправляет она себя, но надежда с радостью уже зашипела пузырьками под кожей. Доктор появляется где‑то через час вместе с Маданом Наки, и Юдей тут же понимает, что мечты о Хагвуле, знакомой кухне и Кашиве останутся мечтами.

– Что ж, похоже, вы готовы покинуть сей приют! – говорит директор, широко улыбаясь. – Ваша комната готова. Сегодня вы ещё отдохнёте, познакомитесь со СЛИМом, а завтра начнём обучение. Ну что, скажем госпиталю «пока‑пока»?

Он обводит руками комнату и усмехается будто бы беззлобной шутке, но Юдей ощущает знакомый укол раздражения, а сразу за ним – страх перед этим милым человечком.

«Чудовище», – настаивает внутренний голос.

 

>>>

 

Прогулка до комнаты становится и посвящением. Юдей запоминает немногое. В основном тусклый свет и целых два контрольно‑пропускных пункта. Все, кого они встречают по дороге – солдаты в чёрной форме с диковинными ружьями наперевес. Строгие взгляды и казённая усталость, приобретённая будто одновременно со вступлением в должность, заставляют ёжиться и ждать подвоха. Юдей постоянно отводит глаза.

«Беженец на птичьих правах», – думает она, пока Мадан показывает документы. Директор не теряет жизнерадостности, старается втянуть проверяющего в какой‑то бессмысленный разговор. Безрезультатно.

– Реза Ипор, их начальник, – говорит Мадан, стоит им пройти сквозь вторую толстую дверь и выйти на широкую лестницу, – строго относится к протоколу и требует того же от всех своих сотрудников. Они хорошие ребята, так что бояться не стоит. Просто работа… понимаете, они пытаются обеспечить секретность, а с каждым годом…

Юдей кивает так, будто понимает. Они поднимаются наверх на два этажа. Физическая нагрузка действует на женщину ободряюще: ноги заполняются бурлящей энергией. Неожиданный эффект. В пору спрашивать у директора, есть ли в СЛИМе спортивный зал. Но тут он распахивает очередные двойные двери.

«Кампус», как его назвал Мадан, не охраняется, хотя, прежде чем попасть в основной коридор, они пересекают предбанник, где вполне может уместиться контрольный пункт.

– У нас тут что‑то вроде гостиницы, – поясняет директор, галантно придерживая дверь. Юдей проходит внутрь.

Коридор кампуса в действительности обставлен как отель средней руки. Она может поклясться, что останавливалась точно в таких же пристанищах по пути на археологические площадки Великой Восточной империи. Тот же толстый однотонный ковёр на полу, деревянные панели, полусферы плафонов, приплюснутые к потолку.

– Почему везде такой тусклый свет? – спрашивает Юдей.

– Заметили? – притворно удивляется Мадан. – Да, кое‑какие проблемы налицо, но мы работаем над их решением.

– Университет производит весь далак в Хаоламе. Не можете позволить себе лишний генератор на этаж?

– Поверьте, Юдей, над этим вопросом бьются наши лучшие инженеры. Вопрос решается. Пойдёмте.

Она думает, что её поселят в комнате подальше от входа, но директор останавливается у двери с цифрой пять и достаёт из кармана изящный ключ.

– Прошу!

Комната небольшая, меньше палаты, но не в пример уютнее. Мебель, определяя назначение пространства, наделяет его смыслом, а значит – простором. Юдей нравится намечать будущий быт: небольшой закуток слева от двери подойдёт для переодевания, справа, там, где стол и книжный шкаф – для работы, а у противоположной стены удобная на вид кровать. Простые, но сделанные на совесть предметы. Пол, холодный и твёрдый, без каких‑либо швов, намекает на цельный камень.

– Вещи мы подбирали на свой вкус, – говорит Мадан, открывая шкаф. – В будущем у вас будет возможность забрать кое‑что из квартиры. Вашу подругу мы уведомили, для неё вы работаете над секретным археологическим проектом и временно вынуждены проживать на территории Университета.

– А что потом?

– Потом, как правило, люди забывают своих друзей. Жизнь идёт своим чередом, закручивает в стремительный круговорот: повышение, предложение от любимого, свадьба, обустройство дома, дети… Как славно, что вам не доведётся познать этот хаос.

Юдей пристально вглядывается в лицо директора, но в его глазах ни капли иронии.

Шкаф заполнен наполовину. В основном блузы и штаны, навроде тех, что подошли бы фехтовальщикам или любителям лесной охоты, да пара свитеров. Юдей уже забыла, каково это – носить что‑нибудь, кроме больничной сорочки. Сбоку притаился длинный плащ, тяжёлый даже на вид, с широким поясом и глубоким капюшоном. Из обуви – две пары ботинок на толстой подошве и домашние тапочки.

– Бельё в тумбочке, – поясняет Мадан. – Дверь напротив кровати – ванная. Горячую воду дают с шести до восьми по утрам и с восьми до десяти по вечерам, но сегодня я попросил сделать для вас исключение. Там должно быть всё необходимое. Вам хватит двадцати минут на сборы?

– Вполне.

Директор кивает и занимает кресло в «гардеробном» углу. Женщина в недоумении смотрит на него, но он замирает, словно истукан, и не замечает взгляда свежеиспечённой хозяйки комнаты. Юдей кашляет.

– Да, простите? – спрашивает Мадан, отрывая взгляд от набалдашника трости.

– Не могли бы вы выйти?

Несколько секунд директор безо всякого выражения изучает её лицо, потом хлопает себя по лбу, виновато улыбается и выскальзывает за дверь. Оставшись одна, женщина медленно опускается на кровать и осматривает комнату.

«Похоже на Академию», – думает она, и сердце сжимается, но не от воспоминаний, а от горечи. Теперь Академия гэвэрэт Тохар для девушек кажется чем‑то таким далёким, что до него вовек не добраться даже с помощью воспоминаний. А ведь она стоит на одной улице с Университетом.

«Я здесь, – думает Юдей, сбрасывая халат, выданный в госпитале, – и никуда мне отсюда не деться».

Она решает, что обязательно поговорит с Маданом после душа. Выйдет в коридор и скажет ему, что произошла трагическая ошибка, что она не может быть никаким охотником на чудовищ, что её место за кафедрой, там, в другом мире.

«А как же новый рубеж?» – неожиданно подаёт голос тщеславие.

– Как‑нибудь переживу, – говорит Юдей и ёжится, замечая, как глухо звучит голос.

«А чудовища?»