Мэвр
Носилки прогибаются под весом её тела, будто чья‑то рука качает детскую колыбель. Но умиротворение перекрывают чудовищные волны боли. Они рождаются где‑то справа, поднимаются выше, до ключицы, и уже от неё одним мощным рывком расходятся по всему телу. Стонет позвоночник, ноют рёбра, надсадно бухает сердце. Блузка намокла и льнёт к телу. Удушающе пахнет влажным бетоном и медицинским спиртом.
– Сердце отказывает…
– Не откажет.
Сознание раздваивается. Снаружи Юдей колотит от холода, но внутри всё горит.
– Внутренние…
– Нормально. Держите.
Резкий порыв ветра обволакивает женщину нежным пузырём, слизывает испарину, превращает кожу в кристально‑чистый голубой лёд, под которым полыхает инфернальное пламя.
– Если бы ты успел…
– Но я не успел, – холодно отвечает глубокий низкий голос, – теперь твоя очередь. Она обращается?
«Обращаюсь? Я?» – отстранённо думает Юдей, но мысли перечёркивает агония. Сотни кривых зубов впиваются в желудок, печень и почки, терзают глотку, прокусывают язык. Или это она сама?
– Кровь!
– Лёгкие?
– Нет, язык. Почти откусила. Дайте кляп.
Чужие пальцы действуют быстро и профессионально. Во рту появляется что‑то плотное, но мягкое. Безвкусное. Юдей кусает его на автомате, и неведомое вещество обволакивает зубы и застывает.
«Воздуха», – думает Юдей. Лёгкие и носоглотку будто разъело ядовитым газом, и теперь каждый вдох расцвечивает страдания новыми красками. Она и подумать не могла, что бывает такая боль. Мысли путаются, дробятся на ничего не значащие обрывки, в них вплетается речь невидимых и незнакомых ей людей. Сознание погружается в глубокую тьму, испещрённую багряными протуберанцами.
– Она в сознании?
– Вроде того.
Секунда невесомости, и Юдей оказывается на твёрдом холодном столе. Треск ткани, клацанье ножниц.
– Халат! Хэш, покинь операционную.
– Вместе с тобой, Реза.
– Тогда и ему халат!
– Хэш, я здесь не останусь.
– Тогда увидимся на обеде, мам.
– Хорошо.
Голоса тонут в неразборчивом шёпоте, хлынувшем прямо в уши. Юдей не различает слов, но их звучание складывается в слепок идеи, которая пронизывает её насквозь и оборачивается холодной песней ненависти ко всем теплокровным, думающим, дышащим, чувствующим.
Агония выедает глубокие полости внутри Юдей, и их быстро заполняет этот шелестящий и неумолимый голос страшного существа. Она и не пытается ему противостоять, от неё первоначальной – той Юдей Морав, которой она была ещё утром – почти ничего не остаётся. Что‑то уничтожает её, медленно и планомерно, кусочек за кусочком. Пока не включается свет.
Он пробивается сквозь веки. Расплавляет их, как тонкую преграду из рисовой бумаги, и рвётся дальше, проникая в мозг, в артерии и вены. Он вымывает шёпот из ушей и гонит тьму. Питает Юдей изнутри, превращает её в ангела и возвращает ей саму себя. Крик, рвущийся из горла, рождён не болью, но радостью.
– Что с ней?
– Не мешайте.
– Доктор…
– Не мешайте!
Юдей выгибается дугой. Полости носа затапливает горячим и красным, первые капли скользят по едва видимым руслам вокруг рта, перемахивают через подбородок и стекают дальше, подгоняемые сёстрами.
– Доктор.
– Я прикажу вывести вас, если вы не заткнётесь!
Юдей бьётся в припадке. Она уже не понимает, кто она. Её сознание одним махом становится больше тела, вырывается наружу и захлёстывает комнату невидимым вихрем из агонии и наслаждения. Женщина заболевает и выздоравливает, падает и взмывает к небесам. Умирает и рождается заново. Что‑то хрустит, но это её не заботит.
– Твою же… Жгут. Надавите здесь. Три кубика эссенции…
– Доктор, это уже третья…
– Колите. Мы на пике.
– Не удержим.
– Так позовите ещё кого‑нибудь! Вон, два охламона стоят…
– После…
– Будет после, мар Ипор. Держите. Крепче держите!
Юдей видит небо. Оно раскидывается прямо за стенами комнаты, подбирается к ней и готовится поглотить в один присест. Всех людей внутри. Сплошной бастион туч формирует второй горизонт параллельно первому, а между двумя линиями облака рисуют таинственный узор. Они пытаются что‑то сказать, но Юдей не понимает их языка. Она отворачивается и смотрит внутрь комнаты.
Распластанное на хирургическом столе тело кажется Юдей незнакомым. Да, оно совсем не походит на ещё живое существо – истекающее кровью, изломанное чудовищным процессом, который ещё до конца непонятен никому из присутствующих – как оно может быть вместилищем живой души?
«Это я? Нет! Не может…» – думает Юдей, но её непреодолимо тянет к этому обезображенному куску мяса. Она вяло сопротивляется, поворачивается обратно к небу, но оно в секунду исчезает, растворяется в черноте. Юдей вновь смотрит на тело…
…и открывает глаза.
– П… получилось? Доктор?
– Пик пройден, а дальше… На всё воля Элоима.
– Она в сознании?
– Нет, это рефлекс. Сестра, палата для гэвэрэт Морав готова?
– Да.
– Вымыть, переодеть и установить круглосуточное наблюдение. Сообщать о малейших изменениях состояния. Посторонние, пожалуйста, покиньте операционную. Мар Ипор, кажется, вы хотели прояснить какой‑то вопрос?
