Мой муж

– Голову покрывать надо!– ругаясь нахлабучил мне шапочку с рожками, – На, это тебе под жопку, – и сунул мне в руки войлочный светлый коврик, – Новое, – заметил довольно и уселся на полок рядом.

– Спасибо.

Пересела с дощатого полока на войлочный коврик, уже и сама не разбирала отчего краснею, от жара в парилке или от стыда.

– Ртом вот так воздух втяни, – попросил Исаев, показывая как надо.

– Вот так? – не поняла зачем, но повторила, втянула горячий поток воздух в лёгкие через рот.

– Чувствуешь кислинку на языке? – спросил Анатолий, и я согласно кивнула, хотя кроме жжения ничего не ощущала.

– Ни хрена ты не чувствуешь! – вроде и гневно заявил, но было даже не страшно.

– Почему это?! – возмутилась я, – Чувствую кислинку! – стояла на своём.

– Неа, не чувствуешь, потому что перца натрескалась. Зачем ты это сделала? – спросил он, прищурив левый глаз.

А я уже расслабилась на этот счёт, не думала, что станет отчитывать.

– А чего ты мне приказываешь?! – взвилась я.

– Ох и ретивая! – с улыбкой заключил Исаев вместо ответа на мой вопрос и неожиданно выскочил, не просидев и минуты рядом, а я дольше в таком жаре тоже выдержать не могла.

Градусник на стене показывал почти восемьдесят. Это от нервов я смогла сюда зайти, когда дома топили баню, при температурах выше шестидесяти я уже в парилку не совалась.

Хотелось из парилки выйти с Исаевым раздельно, так же как заходили, но он уже был в предбаннике, а мне вот как мать родила выходить к нему. И прикрыться было нечем, разве что войлочным ковриком, а не выйти я не могла. Уже дурно становилось от жара.

– Ника! Выходи! – позвал Исаев, когда я мялась у двери, ища менее жаркий угол.

Вот моя поперечность меня никогда до добра не доводила! Ну что за характер! Согласилась бы на простынку и горя бы не знала!

Делать было нечего, выходить пришлось. Толкнула плечом тяжёлую дверь и вышла наконец, жадно глотая тёплый воздух, кажущийся прохладным после парилки.

Успокаивала себя только тем, что он уже меня видел голой и всё рассмотрел, так что всё нормально.

– Иди сюда, – подозвал Исаев, выглядывая из‑за какой‑то перегородки.

От меня шёл пар, да и в самом предбаннике было туманно, это добавило смелости.

– Что там? – пошла с любопытством в этот таинственный закуток.

Только подошла ближе, как Исаев затянул меня туда за руку и в мгновение с макушки до пят меня обожгло потоком ледяной воды.

Визжала я так, что у самой уши заложило, перебудила наверняка всех гостей, а Исаев снова хохотал надо мной.

– Теперь перерывчик, а потом веничком тебя попарю, – он закутал меня трясущуюся от холода и шока в простыню, и шлёпнув по заду, выгнал на улицу через другую дверь.

За баней, как оказалось, была маленькая терраса с видом на молодой сосновый лес. Уютный уголок из плетёной мебели с мягкими подушками, а на столе стоял фарфоровый пузатый чайник и две кружки. Здесь же на подносе горстью лежали баранки, крендельки, какие‑то конфеты и две вазочки, одна с мёдом, другая с вареньем.

Сказочный рай какой‑то.

Сказочный рай оказался с подвохом. Стоило мне только перевести дух, как Исаев задал задачку.

– Найди мне шоколадную конфету, – попросил пухлый сладкоежка, кивнув на поднос, а сам стал разливать чай по кружкам.

Пришлось изловчиться и достать руки из‑под простыни, не оголяясь снова.

– Да нет здесь шоколадных, одни карамельки. Барбарис и вот ещё вишнёвая, она с начинкой, – хотела всучить ему ту, что с начинкой, мама такие иногда покупала, не шоколадные, правда, но вполне нормальные конфеты.

– Да ты в серединке покопайся, а не сверху смотри. Внутри порой бывает куда интересней, – очень лукаво сказал Исаев, и не стал брать вишнёвую конфету, к тому же ещё и замер в ожидании, глядя на меня.

Только от одного этого его вида было страшно лезть в эту гору печенья и конфет. Первое о чём я подумала, что меня ждёт месть за жгучий кофеёк. Даже плохо стало, адреналиновая атака какая‑то. Вздохнув, смело взяла ложку и под медвежий смех стала разгребать съедобную горку так, словно там меня за руку могла цапнуть мышеловка.

Лучше бы мышеловка. Голова резко разболелась, когда из‑под крендельков, баранок и карамели рассыпавшихся по краям подноса показалась красная коробочка.

Чёрт!

Напрасно я думала, что мой план идеален и всё будет просто и легко. Даже этого наглого Медведя обманывать было невероятно сложно. Мысль что он сам виноват, загнав меня в тупи́к с моими родственничками, совесть уже не успокаивала.

– Чего смотришь? Бери, это тебе, – довольно проворчал Исаев, а голос у него именно ворчливый, а не хриплый потому и медвежий.

– Что это? – подалась вперёд и оперлась локтями на колени, чтобы уменьшить хотя бы видимость того, как дрожат мои руки.

Бархатная коробочка была такой приятной на ощупь. Я никогда таких вещей не держала в руках и была очарована этой вещицей, как сорока чем‑то блестящим.

– Откроешь? Или будешь щупать коробочку? – томно спросил Исаев, посмеиваясь надо мной.

– Сам же сказал, что это мне! Вот хочу и щупаю! – взглядом моментально отыскала шоколадную конфету, которые действительно были на подносе, – На вот, ты просил, – всучила её хохочущему Медведю и чуть отвернулась от его сканирующего взгляда.

Мне было и стыдно и в то же время я очень хотела эту коробочку. Даже не зная, что внутри неё, меня уже было не остановить. Не отнять её.

Продажная ты шкурка Кудряшова! С такой мыслью я открыла бархатную крышечку. Она так приятно щёлкнула по подушечкам пальцев, радуя белым атла́сом внутри. Конечно, в коробочке находилось кольцо. Можно было в этом даже не сомневаться. А я так впечатлилась лишь коробочкой, что на красоту кольца эмоции зашкалило. Глаза защипало от слёз, когда разглядывала множество нежных розовых камушков в обрамлении тоненьких золотых полосок.

– Такое красивое…– буквально заставила себя хоть что‑то сказать дрожащим голосом, а слёзы уже вовсю катились по щекам, мешая разглядывать подарок.

– Твоя реакция на тапочки мне понравилась больше, – проворчал Исаев, недовольный тем, что я так разревелась.

Ну хоть смеяться надо мной перестал.

– Просто мне такого никогда не дарили, – призналась в оправданье, утирая слёзы.