Моя любимая лгунья

Это важно.

Если я не провожаю ее к дому, то смотрю за тем, как она дойдет к нему. Отец многому меня научил, но правда в том, что многое из этих штучек мне не подойдут никогда.

То, что Тая из семьи Павловых меня мало волнует. Мама отзывалась о них нормально. Но это не было равносильно – хорошо. Высшие круги часто кажутся идеальными снаружи. Внутри эти люди давно прогнили. Они пропитались собственным ядом, но их он не убивает. Парадоксально, однако.

Но здесь и думать нечего.

Тая слишком нежный цветок для меня. И хоть я не отношу себя к слоям, вылезшим из самого низшего подполья, все же не могу сказать, что далеко ушел, даже если рос в доме с пятью комнатами и личным поваром и садовником, посещая частную школу.

Этой девочке нужен принц и бал, а я не он, и балы меня не интересуют. Так что нет смысла напрягаться, чья бы дочь она ни была. Я даже не рассматривал ее как парень. Пусть и заметил, что она очень худая, но стройная. С длинными волосами какого‑то шоколадного оттенка и с губами, которые имеют не самую ровную линию, не пухлые, но определенно розовые и красиво блестят на свету, стоит ей провести по ним языком. Остального я и не заметил.

Как только она оказалась за воротами своего дома, я заметил стоящую женщину на зеленой лужайке в соседнем от Павловых дворе. И этот взгляд… ооо, я к таким привык. Дело в том, что эти люди уверены, что если ты отмыт снаружи, то нутро никак не подчистишь и кровь не заменишь. Если ты безотцовщина, то ею ты и останешься. При этом сами не замечают дерьма, скопившегося под их кожей.

Законы этого мира просты. Я остался для них сиротой и бандитом со сломанным носом. Жаль их разочаровывать, я планирую здесь задержаться.

Взглянув в ответ с не менее жестким взглядом, я проследил за тем, чтобы она поспешила в дом и закрылась в нем изнутри.

Видимо, тот факт, что подросток – теперь мужчина, ее напугал. Пусть. Порой люди должны тебя бояться.

Ухожу обратно.

Провожу в гараже около трех часов. А когда заканчиваю с ремонтом, убираю ключи в кейс, ощутив, что ужасно голоден. Вынимаю наушники из ушей, где льет чистый рок. Принимаю душ и перекинувшись парой смс с другом и, как ни странно – Таей, уезжаю в город.

В торговом центре съедаю пару бургеров и запиваю их колой. Мысленно отмечая, что мне придется затариться в магазине продуктами чуть позже.

Прохожусь по магазинам прикупив несколько футболок и подумываю о том, что мне стоит приобрести подарок девчонке, даже если не пойду в тот клуб.

Осталось решить: что именно?

Час блужданий не привел ни к какому решению. Нет, правда. Мне двадцать пять лет, а я хожу по торговому центру и ищу подарок какой‑то девчонке из соседнего дома, с которой знаком три минуты?

Черт, что со мной не так?

Разворачиваюсь и ухожу на парковку, а после уезжаю домой. Но там меня ждет сюрприз.

– Эльвира Анатольевна? – встречаю на пороге дома с веником и совком нашу домработницу.

– Ох, мальчик мой, – она со слезами на глазах бросается на мою шею и обнимает, крепко прижимая сильными руками. – Как жаль… Как жаль Камиллочку и Рому. Ой горе какое.

– Да, мне тоже, – я сглатываю ком в горле, стараясь не показывать свою скорбь.

Не знаю почему, но это я хочу оставить для себя. Выплескивать боль потери в гонке с ветром, стоя у обрыва, наедине…

Она отрывается и, вытащив платок из кармана своего рабочего платья, вытирает глаза.

– А я на операции лежала. Вот только выписали меня и сразу к тебе. Даже попрощаться не успела с ними. Она мне дала выходные и…

– Я могу отвезти вас на кладбище, хоть сейчас. Поговорите с ними.

– Завтра, Арсенюшка, завтра, – гладит по предплечью. – Приберу немного только, смотри, как грязно стало.

– Эм… Я, в общем‑то…

– Что? – она смотрит заплаканными глазами, а я и не знаю, как ей сказать, что не планировал кого‑то нанимать сюда. Сам вроде решил, что справлюсь, многому ведь научился.

– Я же тут один жить буду, Эльвира Анатольевна, готовить умею, кусты стричь тоже.

– Так, я ж просто поухаживать за тобой. Камилла бы мне не простила, если бы я тебя оставила одного. А выплат мне, итак, достаточно. Мы же с твоей мамой добрыми подругами стали за годы, проведенные вместе. Разве могу я сына ее оставить.

Становится стыдно, что ощущаю краску, заливающую лицо. Нет, деньги не проблема, я не планировал тратить их на комфорт, который сам себе умею обеспечить, только и всего.

– Так ты не уедешь? Камилла так переживала, что ты не вернешься, – меня бьет укол вины, что я не успел приехать домой до их смерти, поэтому поднимаю глаза к небу.

– Да, я останусь здесь. Решил так.

– Умница. Отчий дом – он самый родной. А здесь все твое. Дети, когда уехали?

– Вчера буквально разъехались.

– Не собачились хоть, как обычно?

– Нет. Все прошло…

– Идеально, – говорим вместе и смеемся. – Она бы точно так и сказала.

– Да, – улыбаюсь, вспоминая маму.

– Ох, что же я… – всплескивает руками и хватает меня под локоть. – Голодный небось, пошли в дом.

– Ну я вроде поел.

– Твои вроде, – бормочет, пока мы проходим на кухню, откуда доносятся ароматы домашней выпечки и вкусного обеда, заставив проснуться воспоминаниям прошлых лет, словно все хорошо. Все живы. Стоит выйти из‑за угла, я увижу маму в своем любимом кресле за ноутбуком, а отец смотрит телевизор. Но ее место пустует, ноутбук в спальне, которую я не трогал и даже не входил, а телевизор безмолвно молчит с лежащим рядом пультом, который теперь никому не нужен. – Вот тебе борщ и второе, – выхватывает меня из мыслей тетя Эльвира, поставив передо мной тарелки. – А эти бургеры, оставь другим.

– Спасибо, – вдыхаю глубоко мясной бульон и хватаю ложку.

– Ты пока ешь, а я скажу, – строго заявляет. – Приходить буду два раза в неделю. Наготовлю, приберу, да постираю. Парень ты взрослый, все понимаю. Если надо, ты говори, помогу всегда, не стесняйся. И платить мне не надо, а то видно, надумал уже. Не возьму и точка.

– Эльвира Анатольевна, так не пойдет.

– Пойдет, еще как. Вот как женишься, так и буду дома на кровати лежать. А так, без разговоров. Вон, тощий какой.

Она резко замолкает, и я отрываю от тарелки глаза.