Мы с братом и Рыжая

Какое‑нибудь укрытие нужно иметь обязательно. Когда родители сердятся, лучше на время исчезнуть: пока будут искать, пусть остынут. А там уж можно каяться или стараться рассмешить, смотря по обстоятельствам. Я уже приглядел здесь несколько подходящих мест: одно между скатом крыши и стенкой комнаты на втором этаже дома, туда дверца ведёт, папе туда ни за что не пролезть, второе – в лопухах в дальнем углу участка, третье – в щели между задней стенкой сарая и соседским забором. Под скатом, конечно, хорошее место, даже если найдут, не достанут, но очень уж там пыльно и душно, долго не высидишь. В лопухах легко отыскать, да и крапива там. В щели за сараем тоже легко найти, но если папа заглянет с одной стороны, можно спастись в другую. А ещё под всем соседским забором идёт канава, и через неё можно пролезть на соседский участок, а там нас уж точно не найти. Мама говорила, что сейчас там никто не живёт.

Мы уже собрались слезать, но тут из‑за дворца опять явилась эта рыжая девчонка, с теннисной ракеткой, в короткой белой юбке и шапочке с козырьком, в какой каталась на лошади, только в белой. Я поскорее схватил бинокль, и она оказалась ну просто совсем рядом. Потная, усталая. Вот она стащила свою шапочку и помотала головой, и её рыжие волосы заплескались во все стороны и аж засверкали на солнце. Ух ты! А лицо – совсем белое, у рыжих так часто бывает: к ним загар не пристаёт. Я где‑то об этом читал. У них только веснушки вылезают… Точно, и у этой веснушки – на носу и на щеках. Пятнистая! Хи‑хи! А ноги у неё – что надо! И вообще – красивая.

Ильюшка уже давно дёргал меня за ногу и шипел, чтобы я отдал ему бинокль, а когда поглядел в него, то аж побледнел. Всё. Влюбился. Ну бедняга!.. Это только в сказках всякие там пастухи знакомились с принцессами, а в наше время и увидеть‑то такую принцессу можно, только если дерево на твоём участке удачно стоит. Учатся такие барышни в Англии, а когда приезжают на каникулы, то живут в замках и ездят на «джипах» с охраной. Ильюшку и к воротам‑то не подпустят, а уж познакомиться с ней… «Ах, я хороший мальчик, почти отличник, хочу познакомиться с вашей хорошей девочкой!» Так, что ли? То‑то охранники повеселятся.

Девчонка пересекла двор и скрылась за башней. Брат опустил бинокль и так и остался сидеть с биноклем на коленях. Наверное, подумал то же, что и я. Мне вдруг стало так его жалко – брат ведь, – что даже в носу защипало, и я зашептал:

– Ничего, Ильюха, мы с тобой обязательно что‑нибудь придумаем. Не может быть, чтобы не придумали. Крепись!

Ильюшка повернулся ко мне, и я понял, что в нём пробудилась надежда. Тут мы наконец услышали мамин голос. Она кричала, что, если мы сейчас же не придём ужинать, она всю еду спрячет в холодильник и мы будем голодать до утра. Мы с младшим медленно слезли и пошли к дому. Он шёл, как автомат, и молчал. Кошмар! Я сколько раз влюблялся: в Вальку Самсонову, дуру белую, в четвёртом классе, в Зинку Чухлину из пятого «В», в эту, с розовыми бантами, с балкона напротив… Но ничего подобного не было. И проходило быстро. Может, и у него пройдёт. Послезавтра с дачи на неделю уедем – и пройдёт.

Всё воскресенье папа пахал, как бульдозер, стараясь успеть побольше до отъезда в Москву. И мама тоже. Мы с Ильюшкой помогали им изо всех сил: во‑первых, совесть надо иметь, а во‑вторых, тяжёлая работа – лекарство от любви. Так что за весь день нам только один раз удалось залезть на дерево. Но без толку: девчонки не было.

К ужину мы так умотались, что чуть не заснули прямо за столом. А утром нас разбудили рано‑рано, сонных погрузили в машину и повезли. Ой, как не хотелось уезжать! Я даже просил, чтобы родители оставили нас на даче, а сами приезжали по вечерам и утром уезжали, а мы здесь прекрасно справимся сами и даже будем разогревать к их приезду ужин, хотя прекрасно понимал, что родители на это ни за что не пойдут. Единственное, чего я добился, – мама сказала, что она попробует со следующей недели взять отпуск, и тогда мы станем жить на даче постоянно. А потом отпуск возьмёт папа. А дальше – видно будет.

 

Неделя тянулась, как жвачка, да ещё Ильюшка всё время требовал, чтобы я говорил с ним об этой девчонке, восхищался, какая она красивая и замечательная. Насчёт «красивой» я соглашался, а насчёт всего остального отвечал, что это ещё неизвестно. Может быть, она такая же дура непробойная, как Валька Самсонова, и разговаривать может только о своих нарядах и о своём замке. Или вредина, как Нелька Чистова, сделает какую‑нибудь гадость и хихикает: шутки у неё, видите ли, такие, и мы должны понимать, а если не понимаем, у нас нет чувства юмора.

Ильюшка обижался, начинал орать, что эту девочку даже сравнивать нельзя с Валькой и Нелькой и только такой дурак, как я, может этого не видеть. Недаром я влюбился когда‑то в Вальку. Я тоже начинал злиться и грозил, что, если он сейчас же не прекратит, я не стану ему помогать, пусть разбирается со своей Рыжей сам. Илья на время притихал и начинал выдумывать способы, как с ней познакомиться, и сообщать их мне. Все они были глупые: сделать рупор и кричать в него, когда она будет во дворе, привязать записку к стреле и пустить её через забор или завернуть в записку камень и выстрелить из рогатки. Даже порывался сейчас же делать рогатку. На это я ему сказал, что его послание, скорее всего, подберёт её тренер или кто‑нибудь ещё и прочитает. И если даже передаст ей, она только фыркнет. Девчонки – они такие.

– Помнишь, Вовка Петрухин написал записку Дашке, а записка попала в руки Галине Михайловне. Галина её прочитала, ничего не сказала и отдала Дашке. А та после этого даже разворачивать её не стала, порвала и пустила обратно Вовке. И неделю с ним не разговаривала… А если твоя стрела или камень попадут в девчонку? И вообще, почему ты думаешь, что если даже эта рыжая принцесса сама подберёт записку и прочитает её, то она сразу захочет с тобой знакомиться? Она же тебя не видела и не слышала. А может, у неё есть уже любовь, такая же богатенькая, как она сама?

Лучше сделать так: Ильюшка с чисто вымытой шеей и загадочным лицом, держа в руке букетик цветов, каждый день с двух до четырёх будет прохаживаться по улице вдоль стены её замка, туда и обратно, и девчонка его увидит и обязательно влюбится. Когда он будет уставать или ему понадобится отлучиться в уборную, я буду его заменять. Ведь мы очень похожи. И если она обратит внимание на меня, я не скажу, что я – это не он, потому что я любящий брат и благородный человек и никогда не выливаю ему ковшик с холодной водой в трусы и не убегаю после этого. Тут Илья покраснел, как свёкла, и кинулся на меня, но я ждал этого и спрятался в ванной и хихикал оттуда, пока он бушевал за дверью.

Сидеть в ванной было скучно, и я тоже стал думать, как нам познакомиться с этой Рыжей, и придумал: пустить с нашего дерева солнечный зайчик ей в лицо, когда она будет во дворе одна. А потом высунуться из листьев обоим сразу. Она как увидит двоих таких одинаковых, тут же заинтересуется и захочет познакомиться. Близнецы всегда вызывают интерес. А дальше – как получится.

Илья устал ломиться и злобно сопел под дверью, пытаясь кухонным ножом повернуть защёлку. Смешно, я же её одним пальцем удерживаю. Но мне уже совсем надоело, и я сказал через дверь:

– Солнечный зайчик с дерева!

Нож сразу перестал скрежетать, и сопение стихло. Я ещё немного подождал, и из‑за двери донеслось:

– Ну и что? А знакомиться как? Азбукой Морзе, что ли?

Всё. Успокоился. Я вышел из ванной и сказал:

– Ага, она же её с рождения учила, всё ждала, не пригодится ли с Ильюшечкой познакомиться. Ты сам‑то эту азбуку хоть раз видел? Напишем большими буквами: «Привет, соседка! Давай знакомиться!» – и покажем, когда она глянет, откуда ей светят в лицо. Понял?

У брата сделались круглые глаза, он замер, потом опомнился и сказал:

– Ты что, разве можно сразу: «Давай познакомимся!» Это грубо. Нужно постепенно. Например, написать, что мы новые хозяева этой дачи, сказать, что нам её завещали, сообщить, как нас зовут, и только потом спросить, как зовут её, где она учится, и так, слово за слово…