На крыльце под барельефом

Нынешние шестые были яркими, особенно шестой «А». С классом любили работать те, кто ценил эту яркость. Другие же преподаватели называли класс сложным и начинали сразу наводить порядок, а именно – старались привести всех к оговоренной в методичках и на педсоветах норме.

 

Ирине Евгеньевне яркость была точно не нужна. Она и так столкнулась с учениками, которых в ее прошлом не было и быть не могло, но если и появлялись единицы, считающие себя личностями в 12–13 лет, то из них это быстро выбивали. Здесь же таких было полшколы, и с ними приходилось считаться. Ей уже рассказали о достижениях прошлой, бывшей коллеги, но та уехала, и с ней уехала ее слава. У каждого же своя методика, свой опыт, считала Ирина Евгеньевна. Она не умела и не желала придумывать что‑то помимо программы: игры, конкурсы, внеклассные занятия… «Глупости какие, – думала она, – есть программа, зачем‑то она ведь разрабатывалась умными людьми? Вот ей и надо следовать».

Работа на уроке выполнялась, диктанты писались, стихи учились. А любовь к детям и детей к ней, о которой постоянно твердят некоторые коллеги, никому здесь особенно не нужна, достаточно соблюдения правил и выполнения домашних заданий. Любая любовь, даже школьно‑временная, требует сил и душевных затрат. А зачем это нужно? Ведь семье тогда достанется меньше…

 

Ирина Евгеньевна посмотрела в окно на деревья, погружающиеся в вечернюю темноту. За стеклом, в ощущаемом даже здесь, в тепле класса, синем холоде расстилался невидимый город. Он рос, расширялся, разгорался в свете бледного света фонарей, выпускал жесткие ростки магистралей в разные стороны. Их стрелы быстро и костисто обрастали мясом новостроек, закрепленных на скорую руку пуговицами новых станций метро, неинтересных и однотипных. Это был чужой город. Его можно и нужно было осваивать, обживать, чистить и беречь, как одно‑единственное пальто, но любить – вот это уж совершенно необязательно.

 

«Как рано стало темнеть, – подумала она с тоской, – пора бы уже отсюда и уходить, сколько можно здесь сидеть… Еще остались, правда, эти тетради… Бесконечные тетради…»

В дверь постучали. Пока она размышляла, кто бы это мог быть, в душе радостно звякнуло: не зовут ли ее новые приятельницы выпить чаю и поболтать? Нет, оказалось иное, что, впрочем, тоже отвлекло от надоевшей проверки. В класс вошла боком Ираида Ашотовна. Они, разумеется, уже состояли в неких коллегиально‑симпатизирующих отношениях, улыбались друг другу при встрече, но близко пока им общаться не доводилось. В конце прошлого учебного года Ираида подарила Ирине французские духи в знак благодарности – в 5 «А», а теперь в том самом 6 «А», учился ее сын Сережа.

 

Ирина Евгеньевна впервые получала такие подарки от родителей учеников, по совместительству коллег, и немного в душе потопталась на месте, слегка поотказывалась, да и не была уверена, стоит ли брать. Она не знала наверняка, как следует поступить, хотя «девочки» и обсуждали пару раз такое, в целом, рядовое событие, было дело… Вопрос, как будет дарящим расценена ее готовность взять «подношение», как ядовито отметила сестра Лара. Ирина терялась в догадках и тонула в опасениях. В то же время она не знала, как может быть воспринят и ее отказ. Отказываться, правда, очень не хотелось.

Ираида Ашотовна была настолько откровенна в своем желании отблагодарить за «тройку», на которую сына «вытянула» новая учительница без лишних нервов – не так, как было с предыдущей, – что в результате недолгих взаимных церемониальных па то с протянутой рукой, то с отдергиванием ее же, Ирина Евгеньевна подарок приняла. Позже она с восторгом об этом рассказывала маме и сестре как о знаке признательности и уважения. «Она настояла, прямо вот да, насильно заставила меня взять!» – говорила Ирина, сводя почти незаметные брови к переносице в знак возмущения. Ларочка в ответ, конечно, тут же что‑то хмыкнула, дескать, что прибедняешься‑то, но спорить особо не стала. Факт подарка оставался фактом – что с жеманностью сестры, что без нее.

 

Духи были потрясающие, французские – одно слово, в магазине таких не просто не было, но и достать не представлялось возможным. С тех пор у Ирины Евгеньевны и Ираиды Ашотовны установились теплые, дружелюбные, но разделенные этажами отношения. Они даже сидели рядом на последнем педсовете, вместе выбрав серединку, и потом вовсю крутили головами, улыбаясь, раскланиваясь, вслушиваясь и вглядываясь. Возможно, женщины почувствовали симпатию друг к другу как новенькие в белой школе и не присоединившиеся еще к группам «по интересам». Впрочем, внимание Ираиды Ашотовны к Ирине, похоже, стало довольно быстро понятно, но она не отказалась бы от более тесного личного контакта и без связи с Сережей.

 

– Ирочка Евгеньевна, дорогая! Можно к вам зайти на огонек? Все трудитесь, трудитесь допоздна…

– Добрый вечер, Ираида Ашотовна, конечно, заходите. Очень приятно, проходите, пожалуйста, хорошо, что вы вот тут… зашли… Как бы поздно, но да, еще работаю… Проверки этой, тетрадей много…

– Мы с вами вместе здесь работаем уже столько времени и все никак не поговорим, не посидим вот так, в спокойной, душевной атмосфере, как говорится, тет‑а‑тет, в общем…

– Да, точно, никак не поболтаем просто так, не о делах… Хорошо, Ираида Ашотовна, что вы как бы заглянули… вот так запросто. Всегда вам рада.

– И я тоже, Ирочка Евгеньевна, просто замечательно, что вы еще не ушли. Вот тут в пакете долма. Это вам.

– Да‑алма? Мне? А что это? Это что‑то сладкое? Ну что вы… Не стоит…

– Не знаете, что такое долма? О! Это очень вкусно! Национальное армянское блюдо – маленькие такие, вот такие, м‑м‑м, как его, такие, как голубцы, но в виноградных листьях…

– О! Какая вы милая! Спасибо. Ой, а оно горячее… Я это, я домой возьму, можно? Хорошо?

– Конечно! Конечно! Она горячая, можете сейчас покушать. А можете и дома… Это все вам, а то сидите допоздна, небось и готовить не успеваете – пока еще до дома доедете…

– Да уж, и не говорите. Я далеко живу… Спасибо вам. Какая вы умелица, Ираида Ашотовна! Как вкусно пахнет! Как, вы говорите, называется? Долма? Первый раз слышу…

– Долма, долма! Ах, да что уж тут! Мне это просто. Готовить очень люблю! Да мне это в радость! Я ведь рядом живу, классы у меня начальные, заканчиваю рано. Так я успеваю домой – все приготовить, всех покормить, с детьми побыть, позаниматься, последить, как там они и что, сами понимаете – надо руку постоянно на пульсе держать! А потом можно и обратно прибежать. Вот вам принести долму горячую. А то на школьных‑то обедах можно с голоду умереть! Там такие котлеты… даже кошкам не дашь.

– И не говорите! Котлеты – одно название, но я почти не ем тут, дома меня муж ждет… Вы такая милая. Как вы все успеваете? Я совсем вот тут, с этими расстояниями, тетрадями, ну ничего не успеваю… У вас же дети? Сережа…

– Да, у меня и муж, и двое детей. Еще родственники часто наезжают, подолгу живут… Семья наша большая, дружная. Все помогают, если что… А дети – да, Сережа старший. Такой золотой ребенок! А какой способный! Какие у него, знаете, ну просто золотые руки!