Наследник

Отложив содержимое в сторону, Захарыч внимательно осмотрел кейс изнутри, и обнаружил в боковом кармашке, завалившиеся в самом углу потёртые кожаные корочки, внутри которых находился паспорт. Подполковник раскрыл его и задержал взгляд на фотографии: «Чем‑то напоминает одного давнишнего приятеля». Он заглянул в паспортные данные: Плесков Евгений Алексеевич, 47‑го года рождения, прописан: г. Москва, Пролетарский проспект. Плесков, Плесков… Неприятно, когда в самую что ни на есть нужную минуту заклинивает память. Захарыч скользнул невидящим взглядом по стройным рядам папок со служебными инструкциями, словно надеялся получить ответ за строго поблескивающими корешками, затем снова раскрыл документ на странице с фотокарточкой молодого Плескова, и тут его осенило: Женька! Не веря до конца своей догадке, подполковник поднёс паспорт ближе к настольной лампе и накинул очки на нос.

И вдруг скользнул по матовой поверхности шаловливый лучик, и глаза на фотографии ожили. Зрачки блеснули (подполковник готов был в этом поклясться), и… угасли в некстати задрожавшей руке. Раздосадованный, как мальчишка, Захарыч стал вертеть фотографию так и сяк, но больше признаков жизни она не подавала. Осознав безнадёжность затеи, он достал сигарету, поджёг и сосредоточенно затянулся: «Женька, без сомнения, он. Помнится, познакомились где‑то в середине 70‑х, я в лейтенантах дохаживал, а ему уже было чуть за 30»…

– Знакомого признали? – деликатно заметил участковый.

Захарыч, не поднимая головы, кивнул, и, перевернув страницу, вгляделся в фотографию 45‑летнего Женьки. «Этого встреть случайно, прошёл бы мимо, – с удивлением подумал он. – Куда что делось: два разных человека. Как время людей меняет»…

С громким хлопком распахнулась настежь плотно прикрытая форточка, впустив в комнату струю сырого мартовского воздуха. Разомлевший от жара старых чугунных батарей Захарыч невольно поёжился. «Своих дел невпроворот, а тут ещё в жизненных перипетиях старинных знакомых копайся», – мелькнула подленькая мыслишка. Но он тут же устыдился и погнал её прочь. По правде говоря, такого, чтобы близкий приятель попал в серьёзный переплёт, в его многолетней оперской практике ещё не встречалось. На мгновение даже стало как‑то не по себе. «А почему, собственно, что‑то должно было случиться, – немного поразмыслив, решил подполковник. – Скорей всего, спёрли или сам потерял, какая теперь разница. Получил новый документ, и спокойно живёт и здравствует. Достаточно одного звонка, чтобы всё разъяснить».

Рука потянулась к телефонной трубке, и замерла на полпути: «Больше десятка лет не виделись, с самого конца перестройки. Может, его там нет давно»…

– А куда расселили публику из снесённых построек? – поинтересовался Захарыч у участкового.

– По окраинам. В основном в Южный округ, где вы раньше служили.

Подполковник встал и подошел к окну. Из форточки по‑прежнему несло шумами улицы, но теперь к гулу моторов и скрежету шин примешивался тягучий звук. «Колокол», – сообразил Захарыч и невольно прислушался. Слегка надтреснутое звучание показалось ему знакомым, смутно напоминавшим о чём‑то, связанном с Женькой.

– В Замоскворечье давно служишь? – повернулся он к участковому.

– С 75‑го, как из армии вернулся. Сначала в патрульно‑постовой службе в отделении, потом сюда перевели.

– Церковь, в которой колокол сейчас звонит, знаешь?

Участковый утвердительно кивнул:

– Конечно, по Вишняковскому переулку храм Крестника вашего – Николы на Кузнецах стоит. В советское время во всей округе это единственная действующая церковь с колоколом была. Таким уважением пользовалась, что на Пасху или Рождество бабки толпами аж от Даниловского рынка приезжали…

Захарыч остановил подчинённого кивком головы. Он услышал, что хотел и почувствовал себя необычайно легко. Участковый вежливо кашлянул:

– Как с находкой поступим, товарищ подполковник?

«Здесь я человек новый, не знаю никого. Получу формальную отписку и делу конец. К тому же Плесков в Южном округе прописан. Попрошу майора Митина из тамошнего управления, чтобы узнал всё толком», – подумал Захарыч.

– Сам с паспортом разберусь, – он запер кейс в сейф, и устроив документ в верхний карман кителя, вышел на улицу.

 

II

 

Колокольный перезвон стелился по Замоскворечью словно клочья тумана. Казалось, все подъезды и подворотни пропитались им насквозь. Захарыч неспешно вышагивал по изрытому, в выбоинах, переулку, стараясь не ступать в талые лужи, и мучился запоздалыми угрызениями совести, ведь с Женькой они познакомились именно в этих краях.

Как‑то в середине 70‑х, Николая, тогда ещё просто Колю, вызвали в райком на Каширке. В кабинете, помимо секретаря, восседал районный чекист.

– Дело, конечно добровольное, – немного помявшись, начал секретарь. – Товарищам из города нужно помочь задержать неких субъектов, вставших, так сказать, на путь измены Родине.

Николай ошарашенно кивнул.

– Вот и прекрасно, к вам присоединятся ещё двое или трое, – подхватил разговор чекист. – Ребята из районного оперотряда с допуском, надёжные и не болтливые, в принципе, вы с ними знакомы. Встреча сегодня вечером на метро «Новокузнецкая» под колоннами, час я уточню…

В свете уличных фонарей Женька выглядел совершенным забулдыгой, только внимательный взгляд серых с лёгкой поволокой глаз выдавал в нём интеллигентного человека.

– Я заметил тебя издалека, – небрежно кивнул он. – В последний момент встречу перенесли в другое место, ближе к Садовому кольцу. Меня послали тебя встретить.

– Так может назад, в метро двинем, – предложил Коля, который хоть и происходил родом из Нижних Котлов, в старых районах города, особенно вечерами, ориентировался плохо и предпочитал не рисковать.

– Зачем, – уверенно возразил Плесков, – у нас в запасе ещё полчаса. Лучше пешком, я эти места хорошо знаю.

Обогнув колоннаду, они пересекли трамвайные пути и углубились в маленькую тихую улочку за Радиокомитетом. «Наверное он в детстве жил где‑нибудь неподалёку. Захотелось по родным местам заодно пройтись», – решил про себя Коля.

– Не думал снова в этих краях оказаться, – внезапно повернулся к нему Женька. – Столько лет прошло, а кажется, ничего не изменилось. Кстати, мы на улице Розы Землячки в центре бывшей Татарской слободы, – немного кокетливо добавил он, заметив, как Николай вертит головой в поисках таблички. – Жила такая несгибаемая интернационалистка‑революционерка.

«Разыгрывает, – решил Коля, нехотя шагая за спутником. – Считает, если мент, то необразованный. Какие ещё татары в Замоскворечье?»

– Не веришь? – сверкнул глазами Женька. – Пойдём, мечеть покажу!

Они свернули во двор за пятиэтажками силикатного кирпича, и тут Николай впервые в жизни почувствовал прилив обиды за веру предков.

– Давно она тут стоит? – небрежно поинтересовался он, лелея надежду, что это строили уже в советские времена в знак дружбы народов.