Натали Лан

– Держи, – Артем протягивает мне черную гелевую ручку.

– И зачем она мне?

– Ей удобнее рисовать, – буднично отвечает он.

– Тебе‑то откуда знать?

– Ну, как бы стыдно художнику не разбираться в подобных вещах.

– И давно ты стал художником? – мне кажется, что он шутит или издевается, но лицо Артема остается серьезным.

– Думаю, с рождения, – мой вопрос заметно поднимает ему настроение. – Похоже, ты знаешь меня ничуть не лучше всех этих незнакомцев.

– Видимо, ты держал это в тайне, – я гордо вскидываю подбородок, уверенная в том, что запомнила бы такую важную деталь. – Учительница по изобразительному искусству всегда хвалила талантливых ребят, и ты никогда не входил в их число.

– Может, ты просто невнимательно ее слушала? – в его голосе я отчетливо слышу издевку. Он намекает на мое безразличие по отношению к нему, и это вполне справедливо. Когда я заинтересовалась им в девятом классе, Артем уже слишком отдалился, чтобы у нас получилось сблизиться. Это угнетало меня без преувеличения целый год.

– Ну, хорошо, – я вырываю из середины тетради двойной листок в клетку, – нарисуй мне розы.

– Слишком просто, – он фыркает, но забирает протянутый листок.

– Ты прикалываешься? У розы такое сложное строение.

– Не смотри, – приказывает Артем, принимаясь усердно выводить линии, и я послушно отворачиваюсь.

В общей сложности он рисует два урока и одну десятиминутную перемену. И только, когда я собираюсь уходить домой, он окликает меня и протягивает рисунок.

– Это… – у меня нет ни малейших сомнений, что это орхидеи. Ветвь с несколькими фиолетовыми цветками, – у тебя что, всегда с собой цветные карандаши?

– Тебя это удивляет? – он принимает оскорбленный вид.

– Раз ты художник, то нет.

– Рад, что мы это выяснили, и как тебе рисунок?

– Прекрасные орхидеи, – я провожу указательным пальцем по нарисованным лепесткам и бутонам.

– Розы весьма узнаваемы, – он неожиданно возвращается к нашему недавнему разговору, – орхидеи – единственные цветы, которые у меня не выходит довести до идеала. Мне приятно, что ты сразу их узнала.

– Я могу оставить их себе?

– Конечно, ты ведь теперь моя соседка по парте. Тебе можно все, – он подмигивает и, закинув на одно плечо рюкзак, направляется к выходу из кабинета. Выйдя вслед за ним, я замечаю, что из школы он идет в сопровождении тех самых подруг, которые подходили к нам в начале дня.

Вернувшись домой, я беру в руки ножницы и свой дневник. Вырезанный рисунок клею на новую страницу и делаю подпись «Орхидеи от Артема». Их насыщенный фиолетовый цвет завораживает и словно дурманит сознание. А потом я ловлю себя на мысли, что мне не нравится чувствовать себя так. В мои планы точно не входило целый час рассматривать подаренный Артемом кусок бумаги.

– Дерьмо, – выругавшись вслух, я иду на кухню, где собираюсь в очередной раз наесться до боли в животе, а затем пойти в туалет и опустошить набитый желудок. Это случается не часто – где‑то раз в месяц, когда я чувствую себя виноватой или когда особенно сильно стыжусь своего внешнего вида. Но этого хватает, чтобы ощутить опустошенность и хорошо знакомую ненависть.

 

 

6 глава

 

Залпом посмотрев несколько фильмов, мы разошлись по комнатам только после трех часов ночи. Лунара с Флорианом тоже остались у нас, так что утром наша квартира напоминает настоящее общежитие.

Ясмина с полотенцем на голове выходит из ванной, Ник собирается на прогулку с Пломбиром, Лу и Фло хозяйничают на кухне, готовя для всех завтрак. Когда я пытаюсь помочь, они просят им не мешать.

– Оставь их, – кричит из коридора Ясми, и я, сдавшись, плюхаюсь на стул в ожидании спасительной чашки кофе.

Может показаться, что мне не знакома забота других людей, но это не так. Я еще помню то время, когда мама готовила для нас завтрак, а папа устраивал грандиозные ужины. Мне безумно нравилось наблюдать за процессом готовки. Я всегда вызывалась помочь и с удовольствием брала на себя самую кропотливую работу. Например, чистку креветок от панциря или приготовление сложного соуса. Если бы могла, я бы с радостью вернулась в то время. Но оно безвозвратно ушло, как уходит и всё остальное. Даже то, что мы бы предпочли никогда не отпускать.

Уголек трется у моих ног, а затем прыгает на колени. Я медленно глажу его по спине, и он издает довольное мурлыканье. Наблюдая за кружащими вокруг друзьями, я вспоминаю обо всех проведенных в одиночестве завтраках, обедах и ужинах. Мне пришлось научиться готовить на одного человека, а не на троих. Первое время у меня ничего не выходило. Каждый раз еды оказывалось слишком много и порой, нависнув над кастрюлей, я пускала в нее соленые слезы. Спустя полгода после переезда родителей, когда тоска стала совсем невыносимой, я отправилась в местный приют для бездомных животных. Так у меня появился Уголек. А спустя три месяца, когда моя одногруппница, у которой обнаружилась аллергия на шерсть, искала новый дом для своей самоедской лайки, я, не задумываясь, решила ее забрать. Так нас снова стало трое: я, Уголек и Пломбир.

– Можно тебя на минуту? – неожиданно Флориан подходит ко мне, и я ловлю себя на мысли, что все еще не привыкла к его заботливому взгляду.

Вчера, когда мы все вместе смотрели фильмы, у меня с лица не сходила улыбка. Впервые за долгое время я подумала, что мне невероятно повезло с друзьями.

– Что такое? – Мы с Флорианом заходим в пустующую комнату, где жила Ясмина до того, как перебраться к Нику.

– Это насчет Артема, – он прикрывает дверь, чтобы никто не услышал наш разговор, – он попросил меня с тобой поговорить.

– Он подслушал нас, когда мы обсуждали книгу и мою булимию.

– Да, он сказал мне, но, кажется, ему нужны подробности, – Фло стоит у окна, сцепив руки замком, и будто специально не смотрит в мою сторону, – он ведь как‑то связан с этим?

– С булимией? – меня с первого дня знакомства поражает проницательность писателя, но я не теряю шанса сбить его с толку. – Пойми, мне просто не нравится говорить об этом.

– Но ты рассказала об этом нам четверым. Чем тебе не угодил Артем, с которым ты знакома со школьных времен?

– Этим и не угодил. Знаешь, почему я живу одна, без родителей?

– Ты говорила, что им надоело жить в квартире, и они поселились в вашем доме за городом.

– Да, так звучит официальная версия для родственников и друзей. Но на самом деле они сбежали из‑за чувства вины.