LIB.SU: ЭЛЕКТРОННАЯ БИБЛИОТЕКА

Наважденье нашей встречи

Увидев свои рассказы напечатанными, Вовчик первым делом отвез авторские экземпляры матери. Та удовлетворенно кивнула и заметила: «И дальше держись, сынок, за землю, трава обманет»…

 

 

V

 

Выйдя из церкви с просветленной душой, он, несмотря на сгустившиеся сумерки, сразу узнал улицу, по которой утром спешил к электричке. Здесь было необходимо свернуть налево к еще довоенному, огромному трехъярусному сталинскому дому, в полуподвальном помещении которого размещались техники‑смотрители.

В лицо Лидию Павловну Вовчик запомнил не очень, и ее отыскал по серому пуховому платку. Она сидела за обшарпанным канцелярским столом, листая какие‑то бумаги. В ответ на его несмелое приветствие женщина подняла голову, окинула взглядом и, заметив сумку на плече, улыбнулась:

– Я почему‑то так и подумала, что ты сегодня приедешь. Разбежались с зазнобой? – Вовчик угрюмо кивнул. – Пиши заявление на имя начальника ЖЭК завтрашним числом, – и она протянула лист бумаги и ручку, – только не подводи меня, я ему сказала, что ты мой родственник дальний, в столице недавно, надо помочь на ноги встать.

– Можно сначала пару звонков сделать? – попросил Вовчик.

– Посоветоваться хочешь? – догадливо поинтересовалась она, протягивая телефонный аппарат.

– Вроде того, – полистав записную книжицу, Вовчик набрал номер знакомого редактора.

– Он уже давно здесь не работает, еще зимой всю редакцию отдела уволили, – холодно ответил на другом конце провода незнакомый женский голос. В трубке раздались отрывистые короткие гудки.

Вовчик почувствовал, как поплыла почва под ногами.

«Можно, конечно, попробовать дозвониться кому‑то из этих приятелей домой», – растерянно подумал он.

Но чутье подсказывало, что делать этого не следует. Похоже, и здесь перестройка успела пройтись широким асфальтовым катком, и теперь вместо участливых бесед и ожидаемой поддержки будущей книги придется выслушивать жалобы на столичное житье‑бытье, а может, кое‑что и похуже: последуют расспросы с пристрастием, где он пропадал последние полгода. Ладно бы, книгу писал, но ведь и не приступал даже. И просьба устроить внештатником окажется неуместной, а без источников дохода на вольных хлебах долго пребывать опасно.

«Лучше воспользуюсь пока предложением этой дамы, все‑таки, вместе с какой‑никакой работой бесплатное жилье предлагает, – решил Вовчик. – Разберусь до нового года, что, к чему, а там видно будет».

– Я согласен, но мне и прописка может скоро понадобиться, – нерешительно сообщил он Лидии Павловне, беря ручку.

– Поработай с месяц, зарекомендуй себя, там придумаем что‑нибудь. А сейчас пойдем, каптерку покажу, в которой ночевать будешь. Она в таком же подвале. Это бомбоубежище, оно еще с послевоенных времен сохранилось. Только уговор, на работе не пить, даже пива, наш начальник – бывший военный и этого не любит, и женщин с улицы к себе не водить.

Вовчик послушно кивнул.

– Мне даже как‑то, неловко. Только утром познакомились, а Вы так заботитесь, будто мама родная, – нерешительно произнес он.

– Больно ты на моего сына похож, такой же неприкаянный, – нахмурилась Лидия Павловна. – Он за Уралом срок отсиживает. Когда сегодня утром тебя увидела, решила, что он вернулся. А потом, когда поняла, что обозналась, подумала, это знак свыше: я тебе помогу, а его там кто‑нибудь поддержит. Кстати, забыла спросить: ты в сантехнике хоть мало‑мальски разбираешься? – вспомнив, как все лето чинил краны в доме Зинаиды, Вовчик кивнул.

Она взяла написанное заявление и, быстро проглядев, поднялась со стула. – Посиди пока, я у начальника подпишу и покажу, где жить будешь…

Ожидая ее возвращения, Вовчик вяло размышлял, верить или не верить в свершившееся чудо, и, кстати, вспомнил, что подобная метаморфоза в его жизни произошла в самом начале творческого пути. Тогда, находясь в эйфории от успехов на писательской стезе, Вовчик уже видел себя членом Союза писателей и совершенно потерял ощущение реальности. И тут, вслед за выпускными неожиданно замаячила армейская служба. В институте Вовчиком дорожили и, чтоб не потерять ценного кадра, предложили, в виде исключения, поступить в аспирантуру. Но самому Вовчику успело поднадоесть еженощное общение с одними и теми же комсомольскими личностями, обремененными лишь мечтами о грядущей административной карьере и крутящимися по любому поводу на глазах у начальства. Да и чутье подсказывало: долго вращаясь в такой среде, писателем не станешь.

Решение было принято в одни сутки, во время которых он съездил посоветоваться с матушкой. Прописавшись с ее подачи в Подмосковье у какой‑то богобоязненной старушки, он подал заявление в обычную московскую школу преподавателем истории и отправился на смотрины. Директрисе – крутой стареющей даме интеллигентного вида, страшно понравилось, что у нее в штате будет работать начинающий писатель, и она на первых порах благосклонно разрешила жить в небольшом полуподвальном помещении, числящемся на бумаге школьной служебной площадью.

Внезапно хлопнула дверь, и начальница, показав подписанное заявление, поманила его за собой. Следуя за Лидией Павловной по неведомым катакомбам, Вовчик вспоминал, как выпускником пединститута шел такой же дорогой за директрисой школы…

«История, повторяясь, превращается в фарс», – ненароком всплывшее из глубин памяти изречение классика вернуло ему душевное равновесие.

Они свернули в очередной раз за угол и оказались перед двумя дверями: массивной, обитой дерматином, и ржавой, железной. Достав ключ, Лидия Павловна отомкнула обитую дерматином и протянула его Вовчику:

– Проходи, и чувствуй себя, как дома.

– А здесь что? – поинтересовался тот, косясь на железную дверку.

– Этот коридор ведет в бомбоубежище, – пояснила та. – Он на несколько километров под землей тянется, без привычки заплутаться можно.

Каптерка мало чем напоминала ту, первую в его жизни комнатку. Она размещалась в соседнем с конторой подъезде, в полуподвальном закутке с отдушиной‑оконцем под самым потолком и имела размеры небольшой кладовки. Меблировку довершали: продавленная раскладушка, небольшой платяной шкаф, стул и тумбочка у изголовья, на которой красовался будильник еще советских времен. Лидия Павловна самолично застелила раскладушку прихваченным бельем, достала из шкафа пару одеял с подушкой и исчезла, пожелав удачи.

Вовчик повесил одежду в шкаф, достал из сумки рукописи и улегся на раскладушку. После широченной кровати с шикарным упругим матрасом, на которой можно было улечься, хоть вдоль, хоть поперек, здесь было неудобно и жестковато. Да и вся убогая обстановка каптерки в сравнении с Зинкиным домом, казавшимся теперь хоромами, больше напоминала монашескую келью.

TOC