Наважденье нашей встречи

«Только образа Николая‑угодника в Красном углу не хватает. Надо обязательно повесить, после того маленького чуда, что сегодня произошло, – философски рассудил Вовчик. – А если б еще попить крепкого, горячего чаю, то в душе воцарился бы полный комфорт», – и пожалел, что не подумал об этом раньше.

На всякий случай он решил пошарить в тумбочке и сразу же наткнулся на эмалированную кружку с кипятильником. Рядышком лежали початая пачка индийского чая со слоном, и открытая пачка быстрорастворимого сахара. Вечер стал явно удаваться. Вовчик заварил себе крепчайшего чаю, почти «чифирю», окунул в него сахарный кубик, дождался, пока тот сделается коричневым, с наслаждением положил его под язык и запил добрым глотком. По пищеводу стало разливаться приятное, терпкое тепло, …и он впервые осознал, что сумасшедшие сутки подошли к концу. Единственное, что не давало расслабиться до конца: стойкое ощущение, что уже бывал в этих местах, и это было как‑то связано с первым местом работы. Вовчик прикрыл глаза, стараясь припомнить побольше знаковых деталей… и вместо этого снова оказался в электричке. Перед глазами плыли игрушечные дачки…

«Ну, конечно, Мамонтовская – дореволюционное дачное место, но слышать о нем ему пришлось на Севере!»

Память услужливо переключилась на первое северное лето. Тогда Вовчик с превеликим трудом дождался, как после холодов, словно по взмаху волшебной палочки, пробудилась от долгой спячки природа, и вместе с тучами таежного гнуса и мошкары в край хлынули золотоискатели и лесорубы. За этим последовала ловля семги, поднимавшейся на нерест в крохотных речушках, притоках Печоры. Закончилось все нежданным купанием в стылой утренней воде, после которого он заболел. А когда спала высокая температура, Вовчик выглянул в окно, за которым уже кружили первые зимние мухи, и на него навалилась отчаянная тоска. Пытаясь ее заглушить, он попробовал переложить на бумагу летние впечатления, тем более, что его отчета давно с нетерпением ожидали в столице. Но перо, словно заговоренное, валилось из рук, и он не смог написать ни строчки. В канун ноябрьских праздников Вовчик не выдержал и попытался сбежать. Никому ничего, не сказав, он ночью покинул квартиру и сел на поезд, следующий до Москвы. После целых суток терзаний его под перестук колес озарила ужасно простая истина: возвращаться в сущности некуда. И когда ранним утром состав прибыл в Вологду, Вовчик спешно покинул вагон и, немного побродив по центру, направился в ближайшую гостиницу.

«Поживу пару‑тройку дней по‑человечески в этом старинном русском городе, – решил он, совершенно очарованный резными палисадниками, – может, какая черноглазая красавица сыщется»…

– Не похож ты на обычных командированных, – с легким оканьем, нараспев заметила моложавая интересная дамочка за стойкой администратора. – Признайся, от алиментов в бега подался.

– У меня нет детей, – потупился Вовчик, – женщину свою еще не встретил. Я, вообще‑то, писатель, и в ваши края приехал материалу для книги подсобрать.

– Эту лапшу мне на уши многие пытались вешать, – печально усмехнулась красотка, вздохнув роскошным бюстом. – Писатели, режиссеры всякие, а на поверку – обыкновенные алкаши и картежники.

Пожав плечами, Вовчик достал из чемоданчика номер «Юности» и, молча, протянул разуверившейся в мужском роде дамочке.

Та с любопытством пролистала журнал, отыскала фотографию перед его рассказом и деловито сверила с оригиналом.

– Похож,… а пишешь, прямо за душу берет, – немного игриво заметила она, быстро пробежав глазами страницу. – Хочешь, я тебя вместо гостиницы в своем доме поселю, в отдельной горнице? Гораздо дешевле станет.

– А как же, ваш муж, дети? – растерялся Вовчик.

– Мужу еще года три отдыхать, дочку вчера к своей маме отправила на все каникулы, – призывно улыбаясь, пояснила красотка. – Ну как, согласен?

Дамочка явно скучала в северной глуши и Вовчик, рассчитывая на легкое приключение, послушно кивнул головой. Они засиделись далеко за полночь, разговаривая о всякой всячине, но когда подошло время ложиться, красотка постелила ему в отдельной комнате, стыдливо пояснив:

– Ты не думай, я не девка подзаборная, которая первому встречному мужику на шею вешается. Просто живого писателя никогда не встречала. Не в гостинице же нам об искусстве говорить…

Логика в ее словах, хотя, и чисто женская, присутствовала и, не желая обижать гостеприимную хозяйку, Вовчик пообещал задержаться на пару дней. Однако уже наутро не на шутку разгулялась поземка, на улицу из жарко натопленной горницы выходить не хотелось, и объятья красотки раскрылись сами собой.

Двое суток растянулись в неделю и сняли заклятие с пера. По возвращении Вовчик с упоением принялся писать, как прежде. На дружеском застолье перед Новым годом редактор местной газеты, приехавший на Север еще в конце 50‑х, совершенно серьезно отметил, что он растрачивает талант на сиюминутную мелочишку.

– А что же прикажете делать? – обидчиво поинтересовался Вовчик, понимая в душе, что старик прав. – Я здесь еще мало кого знаю.

– С людьми я Вас, юноша, познакомлю, а дальше дерзайте сами: встречайтесь, спрашивайте и впитывайте, что говорят…

Сообразив, что судьба предоставляет тот самый шанс, о котором он мечтал, работая еще в Москве, Вовчик отнесся к словам старика‑редактора необычайно серьезно. Оставалось лишь определиться с направленностью будущей книги. Тематика Гулага была уже достаточно исчерпана, и он решил сосредоточиться на золоте. В сравнении с Колымой его на Печоре добывалось немного, но знали о нем еще с дореволюционных времен. Среди старых золотоискателей ходили упорные слухи о неком старце, стоявшем у истоков истории. На его розыски он тогда впустую потратил около двух лет. Время шло, а старец, как в воду канул…

Вовчик хлебнул еще «чифиря», память, словно норовистая лошадка, стреноженная шпорами нетерпеливого всадника, встала дыбом и понеслась, что есть духу, по кочкам малозначащих событий к маячившей на горизонте подмосковной Мамонтовской,… Он вдруг вспомнил: с легендарным персонажем его свела вологодская красотка. Тогда, после третьего по счету таежного лета он совсем, было, отчаялся, и во время очередного свидания, вконец расстроенный, поведал ей о своих напастях.

– Есть тут один старец древний, похожий на того, о котором говоришь. Ему уже восьмой десяток пошел, – ничуть не удивившись, задумчиво ответила та. – Я его недавно встретила в гостинице, совсем на ладан дышит, наверное, до лета не доживет. Моя знакомая у него вроде экономки… Говорили, будто приехал в наши края совсем молодым еще в 30‑х, да так тут и осел. И каждое лето на Печору уходил, а по осени возвращался. Ходили слухи, что он секретные места возле реки знал, где моют золотой песок.

– Странно, что его не ограбили или донос никто не написал, особенно в прежние времена, – удивился Вовчик.

– Скорей всего, он сам был обыкновенным разбойником. Подкарауливал в тайге «фартовых» мужичков и забирал намытый песок, – пожала плечами зазноба. – И на зоне точно побывал, я блатных много встречала, их по ухваткам сразу видать… Давай, я подружку попрошу, если в январе приедешь, она тебя представит, – предложила она. – Только учти, он с тобой при одном условии говорить станет: если не будешь спрашивать, кто такой Крысиный король.

– А этот старец, вообще‑то, нормальный? – разочарованно заметил Вовчик. – В такие‑то годы недолго и умом тронуться.

– Нормальнее нас с тобой, – успокоила зазноба. – К нему многие уже подкатывались, и он от ворот поворот давал. А ты – мужик грамотный, к тому же, с высшим историческим образованием. Разберешься…