Не бойся тишины. Грани любви

Яков не разделял увлечение отца, поэтому после смерти родителей весь виноград продавал скупщикам. Со временем у него появился один постоянный покупатель, который забирал урожай полностью. Это было очень удобно. Яков переложил весь процесс на Тамаша и интересовался только «почем продали». Любимыми занятиями молодого барина были прогулки, охота и чтение. Еще пару‑тройку раз в месяц Яков ездил в ближайший город в публичный дом, «для поддержания мужского здоровья», хмыкал он в усы.

Внешность у него была самая обычная, слегка рыжеватые густые подстриженные на модный манер волосы, аккуратная борода и усики, светло‑голубые глаза с мягким отрешенным взглядом. В последние годы Яков поднабрал в весе и приобрел небольшое брюшко. В целом, он был собой полностью доволен. Только вот волнения и мятежи не давали ему покоя. Яков Михайлович надеялся, что если «будет заваруха», то односельчане вспомнят его былые заслуги и не тронут.

Яков пробирался сквозь рощу, стараясь не шуметь, медленно задирая ноги из‑за густой высокой травы, раздвигая колючий кустарник. Он был в светлом холщовом балахоне, специально сшитым для него Агнешкой, поверх которого был надет короткий приталенный кафтан из сукна песочного цвета на пуговицах. Широкие коричневые твидовые штаны, подпоясанные кожаным ремешком, давали возможность приятной свободы движений. Каждая штанина была прихвачена шнурком над голенищем болотных сапог, чтобы не попадала грязь. Дополняли костюм светло‑желтые кожаные перчатки и элегантная светло‑коричневая бархатная шапочка. Яков никак не хотел надевать вязаный охотничий башлык отца, считая его «грубым и некрасивым».

Собака настороженно шла рядом, иногда поднимая морду и глядя на охотника. С невысокой пожелтевшей елочки вспорхнула маленькая птичка. Санду замер и принюхался. Со стороны озера слегка потянуло дымком. Охотник остановился и прислушался. Негромкий девичий голос выводил витиеватую мелодию с непонятными словами. Яков застыл на месте и подал знак, чтобы пес не двигался. Собака замерла рядом с хозяином. Из чащи показалась хрупкая фигурка девушки лет шестнадцати‑семнадцати. Она несла охапку хвороста, обхватив двумя руками и напевала: «Ай да шатрица рогожитко, андэ шатрицачай бидытко…».

Девочка увидела охотника, замолчала и остановилась. Она была чудо как хороша. Черные густые волосы, заплетенные в две толстые косы, спускались ниже пояса. Голова повязана ярко‑красным платком, сложенным в неширокую полоску, с множеством маленьких блестящих монеток и бусинок. Лицо ее было слегка смуглым. Большие, обрамленные длинными ресницами темные, невероятной глубины глаза, источали удивительное спокойствие, взгляд притягивал и завораживал. Высокий открытый лоб, аккуратный носик и по‑детски припухлые губы создавали контраст с этими выразительными взрослыми глазами. Она была одета в пестрое платье с широкими рукавами, стянутыми несколькими тонкими веревками от плеча до локтя и потом обнажавшими загорелые руки. Длинная юбка с несколькими нашитыми оборками, поистрепалась и кое‑где порвалась в самом низу. Было видно, что девушка босая. В руках она держала охапку хвороста.

Охотник стоял, завороженный красотой незнакомки. Она, ничуть не смутившись, спокойно рассматривала охотника и собаку, которая смирно сидела около хозяина.

– Здравствуй, красавица, – наконец вымолвил Яков, утопая во взгляде черных глаз цыганки.

– Здравствуй, барин, – спокойно ответила девушка, слегка улыбнувшись.

– Как тебя зовут?

– Рада.

– А меня Яков, – мужчина невольно распрямил плечи, – Яков Михалыч, – поправился он.

По губам девушки промелькнула чуть заметная ухмылка.

– Здравствуй, Яков Михайлович, – проговорила Рада и, слегка насмешливо, стала рассматривать мужчину.

Яков растерялся и не знал, как продолжить беседу.

– Ты чья? – наконец выдавил он.

– Кому своя, кому чужая, – улыбнулась цыганка.

– Сколько ж тебе лет?

– Я не считаю.

– Да откуда же ты взялась‑то? – улыбнулся Яков.

– А вон дымок вьется, видишь? – цыганка мотнула головой в сторону озера.

– Да, да, – Яков посмотрел, куда указала Рада, – там разве кто‑то живет?

– Барин, – цыганка усмехнулась, – а ты не знаешь?

Яков замотал головой.

– Это наш табор, кочевые мы, цыгане, – пояснила Рада.

– Цыгане… – эхом повторил охотник.

– Да, а что? Не нравится? – цыганка гордо вскинула прелестную головку.

– Нет, я ничего такого не сказал, – быстро проговорил Яков. – Не знал просто, что в наших краях цыгане есть. Сколько здесь живу, никогда не видел.

Рада засмеялась.

– То есть, то нет! Такой мы народ. Ходим по свету. Никого не обижаем, песни поем…

– И лошадок уводите? – усмехнулся Яков.

– Нет, – цыганка поджала губы.

– Соплеменники твои приворовывают, поди? – продолжал ее дразнить Яков.

– С чего ты взял? – нахмурившись, резко кинула Рада.

– Молва такая… – примирительно улыбнулся Яков.

– Вранье, – фыркнула цыганка. – Да и потом, если вот у такого барина, как ты, пятнадцать кур, и мы одну возьмем, тебе что, жалко будет?

– Для такой, как ты – не жалко, – Яков коротко засмеялся и с улыбкой продолжил, – я слышал такую легенду, что, когда Иисуса Христа распинали на Голгофе, неподалеку от него случайно оказался цыган. Он стащил гвоздь, и поэтому исполнителям приговора Синедриона ноги Спасителя пришлось прибивать одним гвоздем. За это распятый Господь якобы сказал цыгану: «Ну, ладно, воруй». С тех пор цыгане тащат все, что попадается.

– Мне даром не надо, я умею судьбу предсказывать, на картах гадать, могу петь и танцевать, – горделиво сказала цыганка.

– Да, песни у вас – заслушаешься, – подхватил Яков.

– Это потому, что мы вольные птицы, поем от сердца!

– Да, птицы вольные, с этим не поспоришь, – грустно промолвил барин.

– Что опечалился? Ты же богатый, можешь странствовать, где хочешь…

– Не могу, – вздохнул Яков, – да и не хочу. Мне нравится моя жизнь.

– Тогда смотри веселей! – задорно качнула головой цыганка, положила хворост на землю и пропела куплет шутливой песни. Она плавно разводила руки, щелкая пальцами, встряхивала головой, откидываясь назад, кокетливо подергивала плечиком и покачивала бедрами. Закончив петь, Рада изобразила глубокий поклон, выпрямилась и кинула лукавый взгляд на восторженного зрителя. Яков похлопал, склонил голову и негромко произнес «благодарю».