Не бойся тишины. Грани любви
– Это наши возвращаются, – заволновалась цыганка. – Пойду я.
Якову очень не хотелось ее отпускать, но Рада решительно подхватила свою корзинку и встала. Они условились встретиться на следующий день в это же время на полянке, и цыганка убежала. Яков еще долго сидел, блаженно закрыв глаза, и благодарил Бога за эту встречу.
Они встречались каждый день. Рада придумывала себе дела, которые они выполняли с Яковом вместе. Собирали хворост, ловили ежиков, ставили силки на зайцев, делали ловушки для птиц. Рада никогда не возвращалась в табор с пустыми руками, и ее частое отсутствие воспринималось в таборе спокойно.
Заворачивая в плотный кусок ткани очередного ежика, Яков спросил:
– А зачем тебе ежики?
– Мы их едим, – просто ответила Рада.
Яков удивленно посмотрел на цыганку.
– Ежика надо обмазать толстым слоем глины. Сначала ее надо хорошенечко размять. Потом кладем в огонь, поворачиваем время от времени. Когда глина станет сухой и твердой, вынимаем из огня и кладем на травку, чтоб остыл. Затем нужно отбить глину, она отлипает вместе с иголками и все готово.
– Надо же, не знал, что ежиков можно есть…
Рада хихикнула.
Яков помолчал и тихо проговорил:
– Ты как‑то сказала, что за цыгана замуж не пойдешь…
– Не пойду. У нас женщины, особенно молодые, в небольшом почете. Мужчины главные. Девушек никто не слушает, как будто нас нет. Словно мы не люди, а лошади или собаки! Лошадей и то в таборе больше почитают! Это несправедливо! Я же не нарочно родилась женщиной! Юбкой мужчину заденешь – уже виновата! На улице перед мужчиной не должна проходить, надо обойти его со спины. Едят женщины отдельно от мужчин, даже одежду мужскую надо стирать отдельно от женской. А если вдовой останешься, второй раз замуж нельзя, и за чужака выйти – это страшный позор и унижение для всего табора, да много чего еще…
– А ты бы хотела жить не в таборе, а, скажем, в доме?
– Не кочевать?
– Ну, да… – Яков внимательно посмотрел на девушку.
Рада подняла на мужчину свои черные глаза, и он утонул в распахнутом темном бархате.
Пронесся ветерок. Кое‑где уже пожелтевшие листья зашептались с еще зелеными соседями.
– Не знаю, – озадаченно произнесла Рада.
Яков улыбнулся, взял девушку за руку и поцеловал ладошку.
– Сегодня вечером приду к вам в табор, за тобой…
– Нет! – испугалась Рада. – Нельзя!
– Почему? – искренне удивился Яков.
– У нас так не принято! Я должна жить в таборе. Иначе проклянут и тебя, и меня!
– Проклятий я не боюсь! – с вызовом выпалил Яков, вскинув голову.
Рада грустно покачала головой.
– Не надо приходить… – она взяла ежика, сунула в корзинку, быстро встала и пошла в сторону озера.
С трудом дождавшись сумерек, Яков взял из отцовского погребка несколько бутылок вина, связал их, приладил к седлу. Уложил в охотничью сумку деньги, вскочил на гнедого коня и поскакал к озеру. Подъехав к месту, где расположился табор, Яков остановился в тени деревьев и осмотрелся. У костра сидел Михей, его сын и Рада. Остальных цыган не было видно. Михей что‑то недовольно говорил девушке по‑цыгански. Она молчала, опустив глаза. Тобар переворачивал ветки в костре длинной палкой.
– Здравствуй, Михей, здравствуй, Тобар, здравствуй, Рада, – Яков выехал из тени, спешился и, слегка наклонив голову, прижал руку к груди.
– Не звали тебя, гаджо. Зачем пришел? – Михей тяжело поднялся и враждебно уставился на Якова. Рада стремительно убежала к кибитке, залезла внутрь и задернула пеструю занавесь. Михей проводил ее недовольным взглядом и исподлобья посмотрел на Якова.
– Неласково встречаешь гостей, – грустно заметил Яков, отвязал бутылки, поправил на плече сумку с деньгами и подошел к костру.
Навстречу встал Тобар и преградил ему путь.
Яков остановился.
– Я пришел с добрыми намерениями, – как можно дружелюбнее попытался произнести он. – Вот вино из погреба моего отца. Давайте выпьем мировую?
Михей и Тобар переглянулись.
Яков обрадовался, что это хороший знак и продолжил:
– Это очень хорошее вино, я прошу вас его отведать и позволить мне высказать просьбу.
Тобар вернулся к отцу и присел к огню. Михей тоже опустился, подложив под себя одну ногу и опершись на вторую локтем.
Яков осмелел, подошел к костру, присел поодаль, положил бутылки и стал обстоятельно рассказывать, когда и как было сделано вино.
– Что за просьба? – прервал повествование Михей и метнул хмурый взгляд на гостя.
Яков замолчал. Где‑то за озером ухнула птица. Пронесся порыв ветра, срывая ослабшие листочки, кружа ими, будто играя. По озеру пробежала рябь. Недалеко от берега плеснула рыба.
– Я пришел из‑за Рады, – признался Яков.
Михей скривил недовольную гримасу.
– Да, – продолжал Яков, – я хочу ее забрать из табора.
– Хочу! – передразнил его Михей и зло прищурился. – Она что – вещь? Ты вообще кто такой?
– Я что… я и жениться могу… даже готов хорошо заплатить, – смущенно ответил гость и вытащил из сумки пачку банкнот.
– Ах ты бенг рогэнса[1]! – внезапно рассвирепел Михей. – А ну убирайся! Что удумал! Мы своими женщинами не торгуем! – в ярости закричал седовласый цыган, схватил палку, поднялся и замахнулся на гостя. Тобар быстро встал и угрожающе схватился за рукоять чури[2], торчащую из‑за широкого пояса. Яков вскочил на ноги, кое‑как засунул деньги обратно в сумку и устремился к своей лошади, которая мирно пощипывала травку неподалеку.
[1] по‑цыгански – черт с рогами
[2] цыганский нож
