(Не)единственная
Эта армия, будто чума, прокатилась по человеческим землям, выжгла половину городов, превратила леса и поля в пепелище. Потом много веков шла война: дарги похищали женщин, разоряли селения, убивали мужчин. Но менялись времена, менялись поколения, и очередной драконий правитель положил этому конец. Он решил идти путем мира, а не войны, и основал государство.
Теперь Ламаррия – драконья империя – ограждена морем, пустыней, скалами и вечным туманом, что простирается над ними, от других государств. Если драконы не захотят – никто не сможет пересечь их границы. Но и сами дарги не могут покинуть империю без разрешения своего повелителя.
А женщин теперь не воруют. Те сами предлагают себя. Для человеческих аристократок брак с даргом это способ подняться в глазах бомонда. Для девушек из простых семей – шанс на лучшую жизнь.
Каждые пять лет в Кортарене, столице Ламаррии, устраивается «Бал Невест», тот самый, на который так спешит попасть Дарион. Съезжаются туда только лучшие девушки человеческих королевств, правда, по каким критериям их отбирают, я так и не поняла. Но ни красота, ни титул, ни богатство не интересуют драконов. Все, что им нужно в избраннице – это «искра».
Я оказалась права. «Искра» – это способность зачать от дарга и родить ребенка с драконьей ипостасью. К моему облегчению, дети от даргов рождаются обычные, но в возрасте тринадцати лет происходит первый оборот – внутренний дракон расправляет крылья и обретает свободу. А до этого срока он растет вместе с хозяином. И да, от даргов никогда не рождаются девочки…
Вот почему Анабель уверена, что я зачну сына от ее мужа.
Но с чего она решила, что у меня есть эта «искра»? И почему именно я? Сомневаюсь, что наше сходство – случайное совпадение. Слишком уж нервничает Анабель и слишком темнит…
Далекий колокольный звон заставляет оторваться от мыслей и поднять голову. Недоуменно смотрю в окно, но с моего места видно только серое небо.
В двери кто‑то скребется.
– Госпожа, – доносится голос Рилии, – вы пропустили обед. Может, вам сюда принести?
Встрепенувшись, оглядываюсь вокруг.
– А который час?
– Шесть, светлейшая льера, – подсказывает призрак.
Киваю служанке:
– Узнай насчет ужина. Пусть подают в комнату, а я тут скоро закончу.
Но есть не хочется. Стоит только позволить себе забыться – и вновь накатывает тоска. Я вспоминаю о сыне. Точнее, я и не забывала о нем, просто стараюсь держать мысли и чувства под контролем, иначе сойду с ума.
Как он там без меня? А вдруг Анабель его обижает?
Да нет, не посмеет. Если с Тёмкой что‑то случится – ничто мне не запретит рассказать Дариону о планах его жены. Даже магическая печать! И она это знает.
Вздохнув, закрываю книгу и возвращаю на полку.
Что ж, Анабель – знакомое зло. К тому же мы с ней заключили контракт. А Дарион… Дарион даже не человек. И если верить тому, что я сегодня узнала, то у даргов своя мораль, далекая от человеческой.
***
В комнате ждет сюрприз. Ужин еще не принесли, но кто‑то здесь явно был, потому что на туалетном столике лежит массивный серебряный перстень с черным агатом.
Кажется, точно такой же у Анабель… А может, это он и есть?
Под перстнем замечаю бумажку. Осторожно вытаскиваю ее и читаю:
«Надень перстень на палец. Буду нужна, просто поверни его перед зеркалом».
В первый момент я таращусь на эти строчки в недоумении. Она что, совсем страх потеряла? Развела такую секретность, а тут пишет записки и бросает на видном месте!
Потом понимаю: записка написана на русском языке! Никто, кроме меня, ее не прочтет.
На всякий случай кидаю записку в камин, где она вспыхивает золотистым пламенем. И, разумеется, тут же решаю проверить перстень в действии.
Надеваю его на средний палец левой руки. Он тяжелый, чувствуется на пальце. Агат загадочно мерцает черными гранями, в его маслянистой глади отражается свет канделябров.
Почти не дыша, подхожу к зеркалу. Чувствую, как по спине ползет холодок. Смотрю на свое отражение, сглатываю горький ком и поворачиваю перстень камнем внутрь…
В первую секунду ничего не происходит. Потом мое отражение начинает дрожать, будто по зеркальной глади прокатывается волна за волной.
Картинка меняется. Теперь вместо себя и комнаты за спиной я вижу знакомые стены и мебель. Это моя квартира! Причем, я вижу ее так, как если бы смотрела из большого зеркала в прихожей!
Забывшись, протягиваю руку и касаюсь стекла. Пальцы проваливаются в пустоту, будто в кисель. Вижу их с той стороны. Они преломляются, будто я погрузила их в воду.
Рефлекторно отдергиваю руку. Прижимаю к груди. Пальцы дрожат, сердце колотится. Дыхания не хватает…
Неужели я могу шагнуть в это нечто и выйти с той стороны?!
– Анабель! – шепчу так громко, как только могу. – Анабель!
Она выходит из дверей спальни в моем халате. Зевает. Простоволосая, без косметики, без привычного шарма.
Я теряю дар речи. Потому что она – мое отражение. Именно такую себя каждое утро я вижу в зеркале ванной!
– Ну, чего тебе? – ворчит недовольно. – Разбудила ни свет ни заря.
– А… – растерянно отступаю, – который час?
– Шесть утра, – она снова зевает, – забыла предупредить, что у наших миров разница во времени двенадцать часов. Ладно, чего хотела?
– Увидеть сына.
Анабель морщится:
– Ну вот, опять за свое. Все с ним в порядке. Дрыхнет без задних ног.
– Дай мне посмотреть на него, – настаиваю на своем.
– Ты не в том положении, чтобы указывать, – замечает она.
Я решаю идти ва‑банк:
– Уверена? А если я все Дариону расскажу?
На миг она застывает. На красивом лице отражается страх. Но уже в следующий момент она бросает насмешливо:
– Попробуй. Тогда ты вообще никогда не увидишь сына и никогда не вернешься домой.
